Чёрное сердце - страница 13

Они поначалу долго жили вместе. Лу снял чистую однокомнатную квартирку на берегу Негарки, тёплую, со старым продавленным диваном, скрипевшим на все лады, покосившимися креслами и колченогим столом. От старых ковров пахло бадьяном и лавандой, от герани на подоконниках – бархатной горечью. Старый приёмник на стене пищал сигналами радио «Маяк» и словно бы обращал всё вокруг в прошлое, растворяя реальность, оставляя её за стенами, покрытыми легкомысленными обоями в розовый цветочек. Маша полюбила сидеть на подоконнике в кухне и глазеть, как на фоне тёмно-синего вечереющего неба падают пушистые белые хлопья. Полная луна поднималась на западе, пробираясь за чёрными ветками деревьев, а на редких облаках таял жемчужно-пепельный свет.Лу с утра уходил куда-то, возвращался только под ночь, уставший, с синими кругами под глазами и толстыми пачками денег. Маша ставила на огонь кастрюльку с водой, а потом они с Лу жадно глотали варёные макароны, дешёвые сосиски и запивали горячим чаем.А перед сном лежали под лампочкой на скрипучем диване, издающем при малейшем движении все звуки филармонического оркестра, и молчали, слушая тиканье настенных часов. Иногда Маша брала гребёнку и расчёсывала спутанные локоны Лу, а он закрывал от удовольствия свои чёрно-бархатные глаза и едва заметно улыбался. Морщины на лбу разглаживались, на щеках появлялись совсем мальчишеские ямочки.Лу упрямо не рассказывал, чем занимался. А когда Маша спрашивала, упорно отмалчивался. Говорил, что нужно накопить денег на приличное жильё, а пока экономить. Девушка не возражала. Она на несколько раз мыла полы, стены и старый шифоньер, поливала герань, чистила ковры, лишь бы не выходить на улицу. Лишь бы не видеть людей.И всё было бы замечательно, если бы не соседка – ушлая бабища со стеклянными глазами-пуговицами и ртом в красной помаде, сжатым, словно полоска запёкшейся крови.Первый раз она позвонила неожиданно, дождавшись, когда уйдёт Лу. Маша прильнула щекой к холодному металлу двери и долго прислушивалась. На площадке было тихо и страшно. Девушка ждала долго, считая секунды, минуты. А потом вдруг решила, что снаружи никого нет, но на всякий случай открыла дверь – убедиться.– Аааа! Вот ты где, – нехорошо обрадовалась бабища, уперев руки в боки. – И долго от меня бегать бушь?Маша сглотнула и попыталась захлопнуть дверь. Соседка вцепилась в ручку и потянула на себя. Силы были неравны: бабища выигрывала.– Куды собралась, а? Ишь, какá! Заехали, малолетки, и думат ладно! Вам всё сиськи-жопы да пялево на уме! Я тут старша по подъезду. Вот и бушь меня слушать. Сперва весь подъезд вымой, потом покажь мне, как, где. Плохо помоешь, перемывать бушь... А если...Но тут Маше, наконец, удалось рвануть дверь на себя и захлопнуть замок. Снаружи бушевала бабища и, что было сил, долбила по рифлёному металлу, что-то голосила. От страха девушка, казалось, потеряла способность слышать. Снова вокруг ржали Фотины, орала мать, куражился водила. Маша тихо сползла на пол, закрыла лицо руками и заплакала.«Сколько ещё это будет продолжаться? Чего они все хотят? Что нужно сделать, чтобы всё это прекратилось? Убить их... Убить их всех... Уничтожить...»Бабища атаковала квартирку с поразительной настойчивостью и даже каким-то азартом. Стучала в стену, орала под окном, звонила до одури на домашний телефон, так что Маше пришлось выключать его из розетки до ночи. А с утра всё начиналось заново. Кошмар наяву. Осада. Девушка окопалась и решила держать оборону до последнего.Лу она ничего не говорила. Не хватало ещё его в это втягивать. Он и без того после работы еле на ногах держится, их двоих содержит.«Не-е-ет, эта бабища взъелась именно на меня, мне с ней и разбираться».Она провожала Лу каждое утро и долго смотрела, как его спина скрывается за белым лестничным маршем. И однажды не успела захлопнуть за собой дверь. Соседка, оказывается, давно была наготове и только этого и ждала. Она с поразительной ловкостью выскочила на площадку, дёрнула на себя ручку двери и схватила девушку за руку.– Чиво, ушёл твой хахаль? Всё, попалась, шалава малолетняя... А ну, давай, мой подъезд! Ишь, сикалка, сколь живёшь, сколь полы топчешь, а мыть-то мне?Босая Маша молча, как зверёк, вырывалась, но каким-то образом разъярённой бабище удалось вытащить её на площадку. Свободной рукой соседка выудила из-за своего порога вонючую серую тряпку и швырнула её на бетон. Следом ахнула оцинкованное ведро, из которого выплеснулась вода.– Мой давай, и неча мне тут... Подстилка...Она толкнула девушку на холодный пол, прямо в образовавшуюся лужу. Маша встала вся мокрая, дрожащая то ли от холода, то ли от обиды, то ли от всего вместе. И снова по пальцам скользнул ток, пронзающий мышцы до боли, снова эта ... сила. Снова...... – шепнула девушка и соседка вдруг застыла. В стеклянных глазах-пуговицах появилось что-то другое, новое и непонятное для бабищи.Пошатываясь, Маша шагнула обратно за порог. Закрыла дверь, отдышалась. Сил не было. Ноги предательски дрожали.Утром её разбудили вопли за стеной. Недовольно выглянув из квартиры и отодвинув лохматую прядь, она увидела толпу соседей на лестничном марше. Где-то внутри плотного кольца из пальто и курток кто-то визжал и ныл на все лады, заглушая невнятный галдёж.– Пропустите, граждане, – послышалось снизу.Расталкивая людей, появились два угрюмых санитара и строгая бледная медсестра. Соседи разошлись, освобождая место для носилок, и обзору открылся воющий цветной ком в красных пятнах. Маша встретилась с комом взглядом и только сейчас поняла, что соседская дверь открыта. – Это она! Это всё она! Гнида! Ведьма проклятая! – взвизгнула бабища, тыча пальцем в сторону девушки, и снова застонала. – Ноги, ноги мои!Несколько лиц с любопытством повернулись к Маше, но она не отреагировала, заворожённо глядя на муки жертвы.– Иванна перва услышала, как Люська орёт. Выбегат, а она уже ломана вся, внизу лежить. Орёть, как белуха...– На ровном мести...– Бог видит, кого обидит...– Достукалась... карга...– Ваня, давай... Ты за плечи, Олег за поясницу... Да, да, придерживай...Бабища взвыла не своим голосом. Санитары умело и быстро переложили её на носилки. Неприглядно задравшийся подол открыл изувеченные ноги с торчащими из ран обломками жёлтых костей. Кому-то из соседей стало плохо, седой пенсионер в роговых очках закашлялся и поднялся к себе на этаж, что-то бормоча.– Всё. Взяли. Поехали. Спущусь, дверь вам открою.Санитары подняли носилки и под вой страдалицы и недобрый гомон соседей понесли вниз. – Сука! Проститутка! Я тебя ещё достану! Я на тебя управу найду-у-у-у...Маша молча захлопнула дверь. Щёлкнула замком. Прислонилась спиной к приятно холодному металлу. Она знала, что никакой управы никто не найдёт. Кости бабищи не срастутся никогда. Будут бесполезные уколы, капельницы и капсулы. Будет страшный зуд от пролежней, пролитые больничные утки, капельницы, витамины, крики, крики, крики. Будет долгая и мучительная жизнь, больше похожая на смерть.«Сама виновата. Она была помехой».Подумала и на секунду содрогнулась: не человек, помеха. Всего на секунду.«А я тогда кто? Не человек? Ведьма…»Через неделю, под вечер, сразу после того, как пришёл с работы Лу, явился молодой и амбициозный следователь с тающим снегом на форменной ушанке. Бледной, как смерть, Маше пришлось долго отвечать на неприятные вопросы.– Пострадавшая Ионина утверждает, что Вы ей угрожали, это так?– Н-нет.– Пострадавшая утверждает, что именно Вы инсценировали её падение?– Нет.Потом Лу широко улыбнулся, показал документы на квартиру и всё решил. Лу всегда всё решал.Провожая инспектора, маг дружески пожал ему руку:– Вы никогда больше не придёте сюда, и завтра же закроете дело. Рад знакомству.Участковый вяло растянул губы в кривой улыбке и послушно кивнул. Совсем как водила тогда, зимой.Дрожащей рукой закрыв дверь, Лу распластался у порога марионеткой с отпущенными нитями – на «убеждение» ушли последние силы. Побелевшая Маша испуганно склонилась над ним и услышала: – Никогда, слышишь... никогда не делай ничего... пока не посоветуешься... со мной... Никогда больше не делай так... неаккуратно!