–
Ты всегда была моей маленькой послушной девочкой, – рычит Феликс. – Детка, иногда
мне так хочется тебя придушить.
–
Я знаю, милый.
Сейчас
бармену лучше не видеть мою улыбку, предназначенную долгожданному абоненту.
–
Так что с твоим голосом, малышка, ты сорвала его?
«Фе-эликс,
ну хватит говорить, я не понимаю этот ужасный язык, и меня это обижает», –
хнычет обиженная сучка, которой сейчас нереально повезло, что хрипая злая сука
находится слишком далеко от её хрупкой шеи.
–
Да, я сорвала голос прошлой ночью, – выдаю абсолютную правду, предлагая Филу
самому додумать обстоятельства, при которых я лишилась своего главного козыря,
– но не уверена, что нам об этом стоит говорить. К тому же, дорогой, не хочу
отвлекать вас с Пепито от французского десерта.
–
Как скажешь, моя Эсмеральда. И ты права – Пепито страшно голоден, и думаю, что
одного десерта ему будет недостаточно. Пожалуй, нам следует хорошенько
порезвиться. Береги свой голос, любимая!
ОН СБРОСИЛ ВЫЗОВ!
Ни
этот вопиющий и нереальный факт, ни весь наш диалог не укладываются у меня в
сознании. Откуда во мне ещё недавно брались слёзы? Кажется, слёзные каналы
мгновенно и навсегда пересохли, и даже кровь застыла, а сердце словно
остановилось. Это что сейчас было? Два взрослых, дорогих друг для друга
человека так не должны себя вести – это ведь откровенное издевательство. Друзья
так не могут поступать.
Друзья…
Какая ирония судьбы! Феликс – самый лучший в мире друг и самый неуместный в
качестве «просто друга». Осознание этого – вовсе не открытие, а давно
запрещённая тема, моё потрескавшееся табу.
Очередную
глобальную трещину я запиваю новой порцией виски и до утра арендую готовящийся
к закрытию бар-ресторан. Меня невыносимо влечёт сверкающий зеркальной
полировкой стальной шест на низком подиуме. И пусть «Ланфрен-Ланфра» мало
соответствует танцу на пилоне, но сейчас это – самое то.
Воодушевлённый
бесплатным зрелищем и дополнительным заработком, бармен шуршит с огромным
энтузиазмом, обслуживая мой столик, меняя треки под моё настроение, и готов
даже спеть для меня, но усталость, в конце концов, гасит мой пыл к четырём
утра. Я добираюсь до номера и выключаюсь, едва прикоснувшись к подушке.
***
Открыв
глаза, я не сразу понимаю, где нахожусь. Болезненный спазм, сдавивший горло,
кромешная темнота и оглушительный колокольный звон только усилили мою панику.
Волосы мои спутались и забились в рот, а лицо мокрое от слёз. Да что со мной,
как я могла довести себя до такого состояния?