Саша как раз вошла в супермаркет, когда зазвонил телефон.
— Ты сказала, что едешь домой, — голос был все тот же ровный, без эмоций, но Сашка все равно закрыла глаза и облегченно вздохнула, прислонившись к стене. Он позвонил. Может, это все-таки не одно самолюбие…
— Пришлось вернуться на работу и задержаться.
— Можно было набрать.
— Извини, — а вот это уже полный алес. За что она извиняется?
Но Сашка осознавала, что ее сущность давно раздвоилась, и она осталась в полном одиночестве со своим холодным рассудком, а все чувства, эмоции и желания жили своей жизнью, отдельно от нее, ярко вспыхивая и подмигивая при звуках низкого, хрипловатого голоса. И осознания, что ему не все равно, где и как проводит свое время Саша Погодина. А что рассудок? Ничего, он тут совсем лишний, потому как его никто не спрашивает, а уж слушать тем более никто не собирается.
Когда Саша вошла в прихожую, владелец хриплого голоса стоял, прислонившись к дверному косяку здоровым плечом, и держал телефон в руке. Глаза смотрели выжидающе, но этот взгляд не очень понравился Саше. Колючий. Он никогда на нее так не смотрел. Она сбросила туфли и подошла ближе, а затем остановилась в нерешительности. Оба молчали, а что тут скажешь?
— Я все сделала, как ты просил, Робин Гуд, — решив, что лучшая защита — это нападение, Сашка достала все три ключа и протянула ему. И только сейчас увидела, что и свой ключ прихватила, надо было в офисе оставить, в сейфе. Уголок губ дернулся, и глаза перестали быть похожими на две зеленые колючки — почему-то сейчас его глаза казались зелеными.
— Я уже сказал, что отблагодарю. Мне только нужно добраться до своих денег, — он отлепился от косяка и подошел к Сашке так близко, что у нее захватило дыхание. И наклонился так, что их лица почти касались друг друга. А когда заговорил, ей показалось, что это у нее в голове голос звучит. — Я думал, с тобой что-то случилось, чуть не сдох, пока ты не перезвонила — я бы себе никогда не простил, что втянул тебя во все это.
Развернулся и ушел в комнату, а она так и осталась стоять, ощущая покалывания там, где он касался ее, и пытаясь сообразить, что теперь ей со всем этим делать.
Так ничего и не придумав, сбежала в душ, где прохладные струи воды немного остудили голову, и уже в более сносном состоянии отправилась на кухню готовить ужин. Руки двигались на автомате, а вот мысли были такими несвязными и разрозненными, что приходилось усилием воли отгонять слова, до сих пор отстукивающие в голове маршем, и заставлять себя думать о чем угодно, лишь бы не об этом его «Я бы себе никогда не простил». Можно попытаться думать об Анне, точно, что ей сказал Андрей?