- Глупости эта маска, - пожала плечами я. – Меня по волосам
узнают. Ни у кого таких нет.
- Есть, - улыбнулась мама. – У Стефы.
- Стефа еще ребенок, - поморщилась я. – Ей всего четырнадцать.
На балу ее не будет.
- Девочка уже с тебя ростом. Она вырастет высокой, как и
Кир.
Стефания – моя кузина, дочка дядюшки Кирьяна. Взлетел он так
высоко, что род Браенгов нынче почитался выше прочих знатных
семейств. Каким-то невероятным чудом ему позволили взять в жены
младшую сестру короля Эстебана, в то время еще кронпринца. Впрочем,
дядюшка совершенно не взгордился, отказавшись от всяческих
должностей. Конечно, негласно он был едва ли не вторым лицом в
государстве, и король к нему благоволил, но репутация вздорного
сумасброда за ним закрепилась, кажется, навечно. Едва ли к нему
осмеливались обращаться с просьбами – нет, он всегда внимательно
выслушивал жалобщиков и непременно разбирался в предмете споров или
чаяний. Но именно это и пугало просителей: результат мог быть
совершенно не в их пользу, а исключительно по справедливости,
причем зачастую в совершенно искаженном понимании.
Я же дядюшку обожала, он всегда находил на нас – детей – время,
дарил подарки, играл и возился с нами, будто сам был ребенком. А
вот Стефания меня порою пугала. Уж очень она была хитроумной и
упрямой. Если что задумала – непременно сделает. Про нее говорили,
что она истинный Браенг – и, видит богиня, это действительно так. Я
старалась с ней никогда не спорить: себе дороже выйдет.
Неделя, отведенная на подготовку к поездке в столицу, пролетела
стремительно, будто ласточка. Вставали засветло: укладывали вещи в
сундуки, перешивали платья: мама была рачительна, и, несмотря на
то, что нужды мы никогда не испытывали, выкидывать вещи не
позволяла. Обувь чинили, одежду штопали, а из совсем ветхой шили
лоскутные одеяла; вязаные вещи, поеденные молью, распускали и плели
из ниток коврики. Отец всегда называл мать «мышью» за ее
скупость и любовь к замку Нефф, а она в ответ шутила, что вышла
замуж не за него, а за замок.
И это правда: замок, хоть и казался кому-то лишь грудой камней,
отвечал ей истинной любовью и преданностью. Мама могла открыть
любую заклинившую дверь, заколоченное окно легко поддавалось ее
пальцам, она никогда не мерзла, хотя и гости, и слуги жаловались на
сквозняки. Случись маме приболеть – в замке она выздоравливала
быстро и легко. Любой же, кто смел поднять против нее голос,
непременно платил за неуважение: спотыкался ли на ровном месте,
подворачивал ногу на лестнице, простужался… Она была Хозяйкой,
истинной царицей этих мест. Все вокруг любили и уважали ее,
впрочем, и она всегда была в заботах. Ни одно происшествие не
оставалось без ее внимания. Весной она выращивала рассаду и сеяла
репу, летом вызывала дожди или, напротив, прогоняла прочь непогоду,
которая, к слову, здесь бывала гораздо чаще, нежели солнце, осенью
считала урожай с деревенскими и отбирала овощи на продажу. Но самое
сложное время ее было зимой: снега выпадало много, а лучше нее,
кажется, во всей Галлии никто не управлялся с ним. Сейчас ей уже
помогали близнецы, а раньше зимой приезжал дядюшка Кир с женой и
дочерью.