— Могу приказать «на поражение», — донесся до него так же
внезапно стихший, как до этого гаркнувший, голос Рэда. — Семь из
десяти, по недвижухе — попадет.
Понимание того, что тревога учебная, пришло не сразу.
— …, Сталкер! — высказался Кирилл. Поднялся из грязи, стряхивая
с комбинезона ошметки глины. — Выбрал, тоже, погоду.
Рэд его, как водится, не услышал.
— Герман, — попросил он. — Вот представь — не его Толян
предъявил бы, а меня или еще кого из наших. Вот что бы ты тогда
делал?
— С тобой разобрались бы как-нибудь, — буркнул Герман.
Рэд удовлетворенно кивнул:
— Окей. Вот и давай разбираться.
«Разбирательство» состоялось тут же, средь хлещущего ливня,
сопровождаемое недовольным ржанием лошадей — животные пытались
объяснить, что погода им не нравится.
Когда до Кирилла дошло, что для того, чтобы Толян оставил в
живых и отпустил из плена Джека, Олесю и Гарри, сдаться на милость
диктатора придется ему самому, сердце ушло в пятки.
Даже понимание того, что в очередной раз оказался наивным
дураком, и если б не подоспевший Рэд, Герман просто, двинув его по
башке и накачав наркотой, отвез бы во Владимир, где ничтоже
сумняшеся сдал с рук на руки Толяну, в тот момент не возмутило. Все
это Кирилл обдумывал позже, уже находясь в плену, то беснуясь, то
ища Герману оправданий. А тогда, после простых слов Германа: «наших
сожгут, не выбраться им по-другому», — немедленно сам собой
включился укрепившийся за время скитаний в расчетливости мозг и
быстро прикинул возможные варианты.
Владимирцев гораздо больше, посему прямая атака отпадает.
Сбежать Джек, Олеся и Гарри, по словам Германа, не смогут, их
слишком хорошо охраняют. Так же, как не получится устроить
внутреннюю диверсию. А если действительно обменять на пленных его
самого?..
Охранять будут, конечно. Но ведь не в камере держать, как их
сейчас держат. Не для украшения же интерьера Толяну понадобился
«умник»…
Страшно? Да. До коликов, до чертиков страшно. За прошедшие
полгода не раз и не два Кирилла подкидывало посреди сна в холодном
поту от почудившегося мерзкого голоса.
«Послушаешь, как он тут выть будет. Поглядишь, как корчится в
страшных муках…»
Упомянутые в тот день Толяном «страшные муки» Кириллу довелось
испытать на себе. Он хорошо помнил, какая это боль. И отчетливо
понимал, что в этот визит церемониться с «умником» Толян не
станет.