Звать Вадима в гости сейчас не хотелось. Елену весь день грызла
одна и та же мысль, и она страшно боялась, что на лице появится
отражение этой мысли — хотя понимала, что такое вряд ли
возможно.
На плазму Елена вывела любимую подборку, оперные арии. Всеми
силами пыталась отвлечься, а голоса знаменитых когда-то певцов
действовали умиротворяюще. В юности Елена обожала оперу.
Casta Diva, che inargenti
Queste sacre antiche piante
A noi volgi il bel sembiante,
— безупречным сопрано выводила на экране Рене Флеминг.
… Как этот адаптский паршивец догадался, что Елена не пьет
антилав?! Откуда он мог узнать? И кому успел проболтаться? За
работой, разговорами с Вадимом и душеспасительной беседой с Дашей
Елена отвлеклась, а сейчас снова осталась один на один с гложущими
мыслями.
Как он догадался?!
«Casta Diva» закончилась. Изысканную блондинку Флеминг на экране
сменила жгучая брюнетка Каллас.
L’amour est un oiseau rebelle
Que nul ne peut apprivoiser,
Et c’est bien en vain qu’on l’appelle,
S’il lui convient de refuser…
Старинная черно-белая запись, Елена долго искала в архивах
чистый, хороший звук.
Rien n’y fait, menace ou priere,
L’un parle bien, l’autre se tait:
Et c’est l’autre que je prefere, — беззвучно повторяла за
певицей она. Русский перевод этой арии не любила.
В дверь постучали. Елена обрадовалась. Кто бы ты ни был,
спасибо, что пришел! Все лучше, чем в сотый раз прокручивать в
голове встречу с адаптом и пытаться понять, чем себя выдала…
Елена приглушила звук. Встала и открыла дверь.
— Здрассьте.
На пороге стоял адапт. Тот самый.
— Ты… — задохнулась Елена. — Что ты здесь делаешь?!
— Вопрос у меня, — спокойно отозвался адапт. — Важный.
Елена помедлила, мысленно сосчитала до десяти — это всегда
помогало взять себя в руки.
— Что случилось?
— Ничего. Просто, спросить хочу. Впустишь или тут постоим? —
адапт скрестил руки на груди, прислонился к косяку.
Елена сообразила, что выглядит это так, как будто она боится
впускать его в комнату.
— Проходи. — Отступила в сторону.
Уговаривать себя адапт не заставил. Вошел, с интересом
огляделся.
Уставился на экран.
— Ух, какая тетка! А чего так плохо видно?
— Это очень старая запись, — объяснила Елена, — пятидесятых
годов прошлого века.
Оркестр за спиной Марии Каллас дружно взмахнул смычками.
— Чем это они машут? — Адапт склонил голову набок, разглядывая.
Лицо его являло собой образец простодушия, кажется, и вправду
никогда не видел оркестр.