Сероглазый сгреб мой рисунок и уставился на него как на восьмое
чудо света. Губы его бесшумно шевелились, на лице отразилась
активная работа мысли.
— Аксель.
Я часто заморгала, пытаясь понять, причем тут название одного из
прыжков, и только потом сообразила: так зовут сероглазого.
Убедившись, что я правильно поняла, он важно добавил:
— Тер Аксель Ульв.
Он еще что-то присовокупил, но я не разобрала. Бедная моя голова
пухла от обилия информации и от нереальности ситуации, в которую я
угодила.
Желудок громко заурчал. Нет, ну а что вы хотите, в последний раз
я ела… вчера.
Уж не знаю, что вдруг переменилось, но Аксель надумал меня
накормить. А ведь пять минут назад планировал выставить из
дома.
Думала ли я в подростковом возрасте, глотая романы Вальтера
Скотта, что когда-нибудь стану участницей самой настоящей
средневековой трапезы? Правда, единоличной, потому как Аксель
просто сидел рядом и пристально наблюдал, пока открывшая нам дверь
женщина в чепце, очевидно, служанка накрывала на стол прямо в
кабинете. Мне на выбор предложили четверть головки сыра, свежайший,
еще горячий серый каравай и два яблока. Запивать все это предстояло
сидром, настолько кислым, что с непривычки у меня едва глаза не
вылезли из орбит. Может, особа в чепце постаралась? Она принесла
все с таким красноречивым выражением лица… Словом, желала мне жить
долго и счастливо, но подальше от этого дома. Не иначе, любовница
Акселя, решившая, будто я покусилась на ее место. Спасибо, не
нужно! Меня земные парни не прельщали, а местные сомнительные
красавчики — тем более.
Увы, я рано расслабилась, решила, будто судьба повернулась ко
мне лицом. Обед пришлось отрабатывать. Древнейшим способом — с
тряпкой в руке. Догадываюсь, мне специально выдали самую старую и
тухлую, потому что нормальная ветошь не распадалась бы в руках. Но
я не жаловалась, честно вымыла лестницу и коридор — все, во что
ткнул пальцем Аксель перед уходом, а потом рухнула рядом с ведром.
С непривычки болела спина. Ладонь кровоточила — резь жуткая. И
никакого сочувствия! Наблюдавшая за мной служанка только
покрикивала, кривила губы и называла «норхой». Вряд ли это
комплимент. Но даже если, моя полы, я подхватила все инфекции мира,
оно стоило. Вернувшись, Аксель заговорил со мной на ломанном, но
все же русском языке. Правда, его слова заставили сильно
призадуматься и осознать, в какой переплет я угодила: