Повариха, несмотря на свои габариты, двигалась ловко и
мягко, словно танцуя вокруг огромной печки. Все, кто еще не сбежал
из замка, помогали ей на скорую руку наготовить на пару
дней.
Во-первых — всем хочется периодически вкусно поесть, а
Эмма готовила вкуснее всех, а во-вторых — быстрее вместе управятся
на кухне, быстрее женщины пойдут в коровник, чтобы подоить орущих
буренок... А молоко, это то немногое, что слугам можно было пить
сколько угодно и когда угодно...
Да и что там помогать? Кто-то дрова захватил, торопясь на
кухню. Кто-то притащил с грядок корзину с овощами, а кто-то короб с
корнеплодами задвинул в угол, где он обычно стоит. Подсобница
осторожно принесла миску с яйцами.
Тёмно-серое платье кухарки было закрыто простым передником
от шеи до носок старых, стоптанных башмаков. Она замешивала тесто и
следила за тем, как её добровольные помощницы шинкуют все
необходимое для похлёбки и слушала как Марта, промывая зелень,
суматошно шепчет:
— Я только дверь успела закрыть он как закричит: “Дашь”, и
бокалом по столу бам...
— А она? — поторопила рассказчицу Эмма.
— А юная миледи, так гордо ему: “Не дам”!
— Почему? — охнула Луната, единственная подсобница,
которая осталась и за скотниц, и за птичниц. Она, поправляя
сбившуюся косынку на пепельных волосах, закатила голубые глаза и
мечтательно глядя в потолок вздохнула: — Граф, такой красавчик, да
попроси он у меня что угодно — я бы дала...
— Вот! И лорд у нее спросил: “Почему”, — прошептала
сказительница, косясь на подкидывающего дрова Марка, конюха,
который взвалил на себя и конюшню, и каретник, да и на место кучера
прыгал, если что. Его широкие плечи и сильные руки могли свести с
ума любую девушку, но не каждая могла любоваться его лицом. Щеки и
лоб были покрыты рытвинами после перенесенной в детстве оспы. Хвала
Богам, что жить остался. Только горничную не смущало его рябое
лицо. Она, кажется, совсем не замечала его изъянов. Видела только
черные кудри, да синие глаза. Вот и сейчас увидев парня, Марта
запнулась и только после толчка Луны пробормотала: — Ты бы слышала,
как ее милость ему прошипела, не хуже Эммы, когда она начинает с
кузнецом ругаться: “Не могу и не хочу”, так наш гость скинул со
стола блюдо и завопил так, что мне показалось, будто дверь
открылась: “куда ты денешься” ...