Теперь засопела я, прикидывая сколько добра вынесли эти работяги
за более чем полвека из родового гнезда.
– Ты не думай, мы много не берем, – начал оправдываться мужик,
видя моё недовольство, – так только, если прижмет. И другим дрогу
не рассказали, а то б весь замок и вовсе по кирпичику растащили.
Кому на дом камень нужен, кому – на сарайку.
– Вот вы свиньи, – возмутилась я, – это же грабеж!
– Прям уж и грабеж? – вор смутился, – это так, оплата за дедовы
труды.
– Ага,– закивала я, – а то он бедняжка всю жизнь в замке за
спасибо работал?
– Ну может, и нет, но и богатеем не слыл, – огрызнулся тать.– И
это, ты уже давай, что ли, развяжи меня и пошли отсюда, или мне дай
уйти, а сама дальше сиди тут с мертвяками, ежели по душе.
– Меня вот что смущает, – задумчиво произнесла я, словно и не
слыша мужика, – как ты столько лет воруешь, а призраки мне про твою
семейку не сказали?
– Так мы же редко, – устало объяснил вор, – я вот сегодня
нагрянул, а завтра уеду и вернусь через год. Вот тогда, может, еще
загляну, – тут он встретился со мной взглядом, нервно сглотнул и
поправился, – заглянул бы, но больше никогда в жизни.
– Уж надеюсь, – фыркнула я, – а то учти, найду и тогда… – я
выдержала театральную паузу и лишь вероломно хрустнула костяшками
пальцев.
– Никогда, никогда, – забормотал тать и, в попытке кивнуть пару
раз, клюнул носом землю.
Я задумалась: «С одной стороны, это был тот самый выход, что я
искала. Вот она, свобода, могу выбраться и пойти спасать Валерку, и
расколдовывать жителей замка. С другой стороны, вот так с
бухты-барахты? Без подготовки, без денег, оружия и прощального
фуршета?
– Поторопись, девонька, темнеет, – теперь уже слезно взмолился
вор, и я решилась.
– Лежи тут, – скомандовала я и нырнула обратно в лаз. Тут же на
меня налетел Томас.
– Что там произошло?! Почему ты так долго? Я же волновался, с
тобой все хорошо? – голос певца дрожал, и я чувствовала, что его
переживания настоящие, не наигранные.
– Все хорошо, честно, – успокоила я менестреля, но…
Он тут же помрачнел и, прежде чем я что–то еще сказала,
молвил:
– Но ты уходишь? – голос его сделался тусклым и тихим.
– Как ты понял? – удивилась я.
– Не важно, – он отвернулся, – иди, конечно, это шанс выбраться
из нашего склепа на волю.
Я тем временем подняла шпагу и замерла перед музыкантом, не
зная, что сказать.