Резкий запах горячего кофе ударяется в его нос раньше, чем Марко вновь возвращается к разговору, садясь напротив за стол. Он пододвигает к другу кружку тёмного дымящегося напитка, когда Алек повторно отмечает, что сосредоточенность начинает хромать, пропуская ещё одно приближение.
Марко смотрит на Алека хитрым, понимающим взглядом.
– Итак, ты не расскажешь, – говорит он. – Почему? Лена имеет права знать, кто её спас на самом деле?
Иногда Алек ненавидит тот факт, что не он один является таким смышлёным. И то, что их обучал один и тот же человек. Он уводит взгляд вниз, делая вид, что наводит порядок в блокнотах.
– Если я скажу, что просто хочу присвоить все лавры себе, тебя устроит этот ответ?
– И получить возможность припоминать тебе, насколько фальшивы твои подвиги? – отзывается с коротким смешком Марко. – Ещё как устроил бы, не будь это – ложью, – в его голосе за мгновение не остаётся и намёка на веселье. – Тебе ли не знать, что за обманом всегда следуют проблемы?
– Это не обман, а простая недоговорённость. Умалчивание, – если будет удобнее. Называй, как хочешь, суть не изменится.
– Это почти обман, учитывая, что рассказывать в любом случае придётся ложь.
Алек с резким выдохом садится прямо, отбрасывая попавшийся блокнот, и смотрит на друга серьёзным взглядом.
– Она не готова к очередному удару. Разве ты сам не понимаешь этого?
Марко спокойно выдерживает взгляд Алека, настаивающий принять его сторону.
– Это не она, а ты не готов становится тем, кто донесёт этот удар до неё. К тому же, Лена намного сильнее, чем тебе кажется.
Последнее заявление он не может сразу оспорить, цепляясь за эту мысль. Так ли это? Лена действительно будто бы изменилась за это время. Что немудрёно после всего пережитого, но возвращаясь воспоминаниями к сегодняшнему дню, к тому, что случилось с ней после того, как они сели в машину – Алек непроизвольно бросает взгляд в направлении комнаты, где она спит – она не плакала, пыталась поддерживать беседу, когда они обсуждали некоторые детали произошедшего так, словно и впрямь слишком хорошо держится. Но её загнанный, затравленный вид, пустое выражение лица, подсказывали Алеку совершенно противоположное напускному спокойствию. Если бы он сам не играл эту роль постоянно...
Он видел её усталость, чувствовал дискомфорт, при каждом неосторожном выражении. Непроизвольное ёрзание, все отводы глаз, пытающихся время от времени будто бы зацепиться за какой-нибудь вид, чтобы стереть то, что всплывало в её образах. Потом она уснула, но сделала и это отчасти специально, чтобы чего-то избежать.