любопытство. Впрочем, это исключено. Его вещи, как и рукописи не только не трогали
руками, например, во время уборки, просто боялись прикоснуться без его согласия.
Женечка настороженно показала пальцем на коробку.
– Конфеты? Что все это значит? Это то, из-за чего погиб Володя?
Роберт кивнул.
Женечка растерянно посмотрела на Роберта:
– Ты шутишь?
– Это всего лишь камуфляж. Назаров раскрывать запретил, пока я не закончу начатую
работу. Поставлю. Даже не прикасайся!
– Почему?
– Наверное, он знал, что это, – он провел ладонью по поверхности пакета, – может
повредить правильному завершению моей работы в лаборатории.
Он подошел к серванту, сдвинул вправо на середину полки фотоаппарат «Зенит-Е»,
которым пользовалась только Женечка, и толстую общую тетрадь, куда решил поденно
заносить результаты работы над прибором, приставил торцом к боковой стенке коробку
Назарова, вплотную к ней, чтобы не свалилась, придвинул тяжелую цветочную вазу. Тетрадку
положил справа, почти посередине. Внимательно посмотрел, запоминая их расположение
относительно друг друга.
– Я прошу тебя, не меняй положение вазы и коробки и тетрадки. Хорошо?
– Не волнуйся. Что я не понимаю о чем ты.
– Договорились. Знаешь, мне пришла мысль. Ты собирайся, оденься не очень ярко… ну ты
меня понимаешь. Зайдем в кафе, помянем Володю. Согласна? А там решим, что делать
дальше.
– Да, дорогой… Согласна, – Женечка засуетилась, пошла в прихожую одеваться. – Мне
нельзя накрашиваться, да?
– Ну… Может быть, немножко…
– Пойду, скажу маме, что мы ненадолго.
– Хорошо. Я ожидаю внизу у подъезда, – кинул он, выходя на лестничную площадку.
На улице стоял ласковый солнечный день. Нельзя сказать, что очень жаркий, просто
подходящий день для беззаботной прогулки, но только не для поминок, и это никак не
21
сопутствовало настроению. Он убеждал Роберта в неизменности течения событий, не
настраивал на мрачные мысли. В кулуарах сознания по-прежнему лежала привычная
уверенность встречи с Назаровым, детальное обсуждение полученных результатов,
счастливое чувство продолжения работы… Иногда, представив перед собой Володю живым,
ловил себя на мысли, что заводит с ним спор на острую тему, углубляется в детальное
обсуждение сложных процессов накладок информации на подсознание субъекта, и, уличив
себя в равнодушии к гибели друга, не очень клял себя за кощунство. Это было сознавать