- Не смог. Падал.
- Ясно. А с рукой что?
- А ты точно горожанин, Стёпа? Ведешь себя слишком нагло для
своих лет.
- Нет, я переодетый Кирьян Браенг, - ухмыльнулась я. - Не похож
разве? Вы у них оружие видели? Там ржавчины больше, чем металла.
Рану надо промыть.
Отчего-то блондин напрягся еще больше - шутка явно вышла не
смешная. Плевать, мне точно было весело. Кажется, у меня истерика.
Главное, не разреветься. Или не заржать в голос. Кажется, Дамир
что-то разглядел в моих безумных глазах, потому что вдруг
улыбнулся.
- Первый бой, малыш? Накрыло?
- Я вам не малыш, а Степан Кириллович, - хмуро ответила я. - Да,
первый. Руки трясутся...
- Иди посиди на травке, а я с этими молодцами разберусь.
- Убьете? - я надеялась, что мой голос не дрожал.
- Вот еще, пачкаться об них. Обыщу и свяжу. Потом решим, что
дальше делать.
Я на подгибающихся ногах добрела до мирно потрескивающего
костерка и плюхнулась на бревнышко, пряча лицо в ладони. Четверо. Я
уложила четверых. Сестра Мария мною бы гордилась.
- Выпей, - мне в руки ткнулась кожаная фляга. - Поможет.
- Я еще не дорос до крепких напитков, - буркнула я. - А
хотя...
Я вырвала у Дамира, понюхала - в нос резко шибануло
алкоголем.
- Соблагоизвольте показать мне рану на плече, - попросила я. -
Кровищи натекло - хоть рукав выжимай. Вы же сами понимаете...
Скомандовала бы - но это роль Стефы. Степан вежливо просит. Будь
я сейчас женщиной - вела бы себя куда более дерзко.
Дамир тяжело вздохнул и попытался стянуть через голову рубаху,
но левая рука отказалась слушаться. Похоже, рана куда серьезнее,
чем мне показалось. Поняв, что рука не поднимается, он просто
оторвал рукав. Я щедро плеснула на его плечо вином - или что там у
него было в фляге - и присвистнула. Порез чистый, но очень
глубокий. Такие сами собой не зарастают.
- Надо зашивать, - сглотнув, сообщила я.
- У Талли в мешке есть иголка и нитки, - мотнул головой Дамир. -
Вперед, мальчик.
- Я... не умею.
- А я не достану, - спокойно ответил мужчина. - От Талли тем
более толку нет.
Я закрыла глаза, вознесла про себя молитву Пресветлой Матери -
монастырские привычки не желали исчезать - и, покопавшись в мешке,
извлекла большую иглу и катушку шелковых ниток.
"Мне этот мужчина никто, - повторяла я про себя, отгрызая зубами
кусок нитки и засовывая ее в фляжку. - Его боль - не моя боль."