— И что это значит?
— Теперь уже ничего, — Игнат пожал плечами. — В последнем письме Константин намекнул, что нашел способ. Подробностей не сообщал, обещал рассказать при личной встрече, которая так и не состоялась.
— Кажется, я знаю, что это за способ, — я крепко стиснула руку Игната в ладошках, — нам нужно попасть в имение.
— Эй! — крикнул брат вознице, — сворачивай к Каменной пади! И поторапливайся! — я видела, что у Игната на языке вертится куча вопросов, но он сдерживался, будто боялся спугнуть удачу.
Может, и к лучшему, потому что меня опять накрыло воспоминаниями трехлетней давности.
— Солнышко, просыпайся! — на утро после пожара меня разбудил ласковый голос. — Как себя чувствуешь, моя хорошая?
— Пить, — пискнула не своим голосом, и к губам тут же приставили емкость с живительной влагой.
Такой вкусной воды я в жизни не пила, а потому проглотила содержимое кружки до капельки. Только после этого открыла глаза. Увиденное поразило настолько, что я резко зажмурилась. Откуда в моей жизни возьмется убеленная сединами женщина, лоб которой перетянут расшитым пояском на старинный манер? Да и антураж позади никак не напоминал родной дом или, на худой конец, казенные стены поселковой больнички.
— Боярышня очнулась! — тут же раздался звонкий голос, никак не принадлежащий особе, которую я увидела.
От любопытства широко распахнула глаза.
— Очнулась, Нинушка! — ласково улыбнулась женщина, обрадовавшаяся моему пробуждению.
Вот только я никакая не Нинушка! И место незнакомое. И тетенька абсолютно чужая! Хотя какая чужая, если чувствую тепло и ласку, от нее исходящую?
— Что со мной? — новый писк без сомнений раздался из моего горла, его даже ободрало от приложенных усилий. — Где я? — по привычке хотела потереть переносицу и замерла, увидев взметнувшуюся тщедушную ручку. — Я? — подскочила на кровати, придирчиво оглядывая собственное тело. — Не я! — неловко завалилась набок, осознав, что увидела лишь слабого ребенка.
Дорогое, вышитое золотой нитью одеяло ничуть не скрывало худосочного тельца. И это тельце точно не Инга Симакина тридцати четырех лет от роду.
— Тише, деточка! — женщина подхватила меня и уложила на подушки, — не переживай. Ты в безопасности. Поверь, никто больше не посмеет тебе навредить.
А раньше посмели, что ли? Все еще не понимая, что происходит, я поднесла руку к глазам. Кожа белая и словно светится изнутри, да и размер такой, будто бы мне года три-четыре. Совсем как у Олежека ладошка.