В отличие от российских коллег американский профессор оказался невероятно богатым человеком. По его рассказам почти во всех столицах Европы и мира у него имелось собственное жильё, где он периодически останавливался ради своей научной деятельности. В Орегоне же, если верить рассказам иностранца, у него располагался дом аж на четырнадцать комнат, что в американских реалиях означало четырнадцать спален. Сколько всего там насчитывалось помещений, можно было только догадываться. Хозяин дома шутил, будто всё время забывает, что у него в какой комнате находится. Уборкой «хауса», даже в его отсутствие, занималась нанятая для этой цели молодая китаянка.
Имелась у этнографа квартира и в Москве. И можно было ничуть не сомневаться, что во всех городах, где профессору приходилось останавливаться, женщины не оставляли его без внимания. Однако любовь свою Роберт Причардс повстречал на Урале, куда впервые приехал, чтобы познакомиться с местными старообрядцами. Губернская столица, где отыскал свое счастье американец, лишь незадолго была открыта для посещения иностранцев, поэтому встреча двоих людей оказалась самым настоящим счастливым случаем.
Для сопровождения чужестранца к староверам снарядили весьма представительную экспедицию – первые лица центрального краеведческого музея, преподаватели ВУЗов, руководители всех рангов, переводчик со стажем и ещё какие-то молодые люди – красивые, общительные, интересующиеся всем и всеми. Эти люди помогали экспедиции больше в технической части. Позднее музейщики к удивлению своему осознали, что о себе за всю поездку молодые мужчины никому ничего так и не поведали, поэтому все дружно решили, что то были добрые друзья общительного «Душки».
На дворе стоял январь. На улице звенел «похрустывающий» мороз, а местность, куда направлялось почтенное собрание, находилась севернее областного центра, соответственно климат там был ещё более суровым, а температуры ожидались более низкими и могли достигать сорока градусов минус по Цельсию.
Дабы не заморозить иностранца, снабдили его кто чем мог – кто-то одолжил меховую шапку и шерстяные варежки, другие раздобыли тулуп и валенки. Однако, увидев впервые в своей жизни обувь ручной работы из овечьей шерсти, американец наотрез отказался надевать их. «Я в носках на улицу не пойду», – упёрся он. Но поддавшись, в конце концов, на уговоры, отходив по морозу целый день и ничуть не замёрзнув, он определил им почётное место на большом обеденном столе. Американец обнимал валенки, приговаривая: «Любимые мои, хорошие мои, как здорово вы меня согрели».