А дедушка улыбнется и скажить:
– Не верьте вы ей, старой, детки. Ночь-то ясная тогда стояла, теплая, вот сомы и выходють в такие ночи на поверхность, они его-то и подцепили.
Не любил он всех этих приходней деревенских…
Да нет, обряды и он соблюдал, как без этого? Тогда-то, если не поговеешь в Великий пост и, случись, помрешь, так с тобой и хлопот не оберешься.
Ну да, если только по какой причине уважительной не поговел, а если просто заблаженничал, то тебя батюшка и хоронить не станить.
Ну, конечно, на лавке лежать не останешься, похоронють, но канители не оберёшься, да еще и в Орел придется ехать, к архиерею за разрешением, вот дед всегда и говел.
Как же, и в церковь ходил. Там ведь часто дети его пели, когда маленькими были: дядя Коля, дядя Ваня и мамка. У нее зво-онкий голосок был! Она-то нам и рассказывала, что под Пасху ходили они обязательно на спевки, и когда потом торжественная служба шла, то мальчики становились по бокам, а мамка – в серёдке, и вот как запоють «Аще во гроб»!.. Так кто в церкви был, все и плакали. Да и дедушке раз чуть плохо ни стало от их пения, аж к стенке он прислонился… аж мороз по зашкурью пошел! Во как пели.
Ну, а потом у Писаревых всё как-то под откос пошло. И началось со среднего сына, дяди Коли. Забрали его в солдаты и служил он там писарем, а когда вернулся, стал болеть. Раз так-то встал утром, ходить по хате да все приговариваить:
– Ох, томно мне что-то, томно…
Мать – к нему:
– Колечка, да что с тобой?
Он то туда пойдёть, то сюда, а потом так-то вышел в сад, обнял дерево и стоить. Дедушка видить такое дело да думаить: и что это Коля мой в такой позе? Подходить к нему и за плечо… а тот ему на руки и упал, и помер. Ну, бабушка как обмерла!.. Чуть очухается, и опять в обморок, вот почти и не видела, как сына хоронили, а когда схоронили, начала чуть отходить, и заладила: как что – и на магилку. Дед – к ней:
– Ну что ж ты всё ходишь-то? Сын наш христианин был, воин, и за это ему на том свете спасение будить, а это всё теперь – прах, земля.
Никак её не унять! Уйдеть да уйдёть… и цельный день там проплачить. Запряжёть дед лошадь, да за ней. Привезёть, а она опять:
– И куда ж вы моего Коленьку дели? Это ж вы не его зарыли, не его…
Ну, наконец, пошел дед к батюшке: что, мол, делать, хоть отрывай сына. Нет, не дал тот согласия. Так пришлось в Орел ехать к архиерею, только он и разрешил. Ну, когда отрыли… как глянула она!.. И опять обмерла. Но все ж потом ходить на могилку перестала.