Гости, тем временем, уже сняли верхнюю одежду, стряхнули с неё сырость дождя, повесили на вешалку, разулись и прошли вглубь комнаты по свежевыскобленному деревянному полу. Катя направилась вслед за Глафирой. Вскоре хозяйка вернулась и стала хлопотать у печи. Покормив и уложив спать ребёнка, Катя присоединилась к ней, и они вместе стали накрывать на стол. Постепенно он наполнялся. В центре его уже стояли: вместительный чугунок с картошкой, отварной в мундире; по бокам от него, в широких блюдах – медвежье мясо, порезанное кусками, и хлеб; глубокие деревянные миски с квашеной капустой, солёными огурцами; по краям – два глиняных кувшина с брусничным напитком. Ближе к лавкам с обеих сторон стола – деревянные миски, ложки по числу персон и чашки для напитка. Комната наполнилась дразнящим аппетитным духом. Иван, по-хозяйски окинув взглядом накрытый стол, крякнул и вышел в сени.
Вернулся он с запотевшей четвертью первача. Глафира поставила на стол для мужчин два гранёных стакана и пропела:
– Прошу к столу.
Все, не спеша, расположились на лавках. Хозяин наполнил стаканы, поднял свой и со словами:
– Будем здоровы! – разом опрокинул его, крякнул и захрустел ядреным солёным огурцом.
Во время еды завязалась нехитрая беседа на житейские темы.
– Откуда вы будете? – спросил хозяин.
– С леспромхоза мы, – ответил Николай, – приехали за сыном в морг…
– Боже ж ты мой, – перекрестилась Глафира. – Это ж как, вроде, живой и вдруг – в морг.
Катя, вновь переживая всё происшедшее в последнее время, со слезами на глазах поведала о перипетиях несчастья.
– Да-а-а …, – выждав некоторую паузу после рассказа, протянул Иван, решительно наполнил стаканы и продолжил. – Долго, значит, жить будет, за второе рождение вашего сыночка!
За размеренной беседой стол постепенно опустел. Хозяин стал с лавки и обратился к Николаю:
– Ну, пусть женщины здесь займутся своими делами, а мы выйдем давай-ка во двор, покурим да погуторим.
На дворе после дождя посвежело, на просветлевшем небосклоне холодным мерцающим светом ослепительно сверкали звёзды. Устроившись на завалинке, Иван достал из кармана холщёвый кисет, аккуратно вынул газету, сложенную в несколько приёмов, и предложил: «Угощайся, Николай. Табак доморощенный, ядрёный!» Они, не торопясь, смастерили добротные самокрутки и с удовольствием затянулись, выпуская терпкий, неуловимо сладковатый сизый дымок. Как водится, обменялись житейскими проблемами, своими видами на предстоящую зиму и перешли на политику.