Шваркнуло жестяное дно по бетонному полу. Тишку грубо подхватили, приподняли, сдернули штаны и воткнули голым задом в обгаженное ведро.
Тем временем невнятные, клокочущие, бессистемные, бессвязные, разноголосые звуки, переполнявшие его несчастную голову, постепенно стали вытягиваться, округляться, вычленяться из общего хаоса в отдельные слова, едва различимые, странные, пугающие, бестолковые и, вдруг, ставшие неожиданно понятными, даже обидными, словно обращенными к нему лично и по поводу его унизительного положения. Медленно они выстраивались в отдельные фразы, в основном ненормативного содержания, словно множество обиженных кем-то одновременно сетовали на свою судьбу, обстоятельства и злых людей, не дающих житья и прохода. И хотя основная их часть явно адресовалась непосредственно ему, нахально рассевшемуся здесь петуху, своими заморочками отрывающему добрых людей от их глубокомысленных занятий, он на них не обиделся. Скорее изумился и остолбенел, словно каменное изваяние, намертво приросшее к своему постаменту. Он ощущал себя радиоприемником на круглой батарее, мембраной гигантского репродуктора вместо мозга, исполняющего все трансляции одновременно. Скворечником, заполненным крикливыми гномами, без конца бранящимися и ворчащими.
– Вот, тебе, бабушка, и щучий хвост, – простонал Тишка, уткнувшись горячим лбом в холодные прутья решетки.
По другую её сторону прямо перед ним склонился инженер, прислушивающийся к каждому исходящему звуку.
– Готово? – обрадовался он.
«Только бы получилось… Сил моих больше нет. Просто тошнит от этих уродов. Поскорее бы все кончилось. Боже, как хочется домой. К Маше. Милая моя Маша… Как я устал…», – зазвучал внутри новый голос и Тишка, вдруг, понял, что он каким-то неведомым образом слышит мысли этого самого нависшего над ним терпилы.
– Ну, что? Сделал? – поинтересовался тот.
«Да пошел ты… козел драный», – в ответ подумал про себя Тишка и изумился тому, как инженер мгновенно отпрянул назад, словно ошпаренный кипятком.
«Что это?!» – воскликнул внутри голос, – «Что это было? Кто это сказал?»
Тишка не мог и не любил вдаваться в дискуссии, впадать в рассуждения или утомлять свой маленький мозг, дохлой рефлексией по поводу различных жизненных обстоятельств. Он следовал проторенной дорогой потребностей своего организма, употреблял простые фразеологические обороты с понятными физиологическими категориями. Мир всегда представлялся ему черно-белым, а происходящие в нем события – плохими или хорошими, в зависимости от того, каким боком они к нему поворачивались. И сейчас, утомленный всеми неприятными перипетиями дня, ошарашенный непонятными внутренними процессами, раздавленный невероятным потоком информации, он просто хотел разом покончить со всем, все прекратить, воткнуться головой подушку и уснуть. Просто лечь и уснуть. И все…