В этот момент Бруни, тоскливо поглядывая в залитое потоками воды окно, выслушивала недовольный монолог повара. Пип, или, как ласково называла его Бруни, Пиппо, приходился двоюродным братом ее покойной матушке. Этот невысокий, круглый и абсолютно лысый толстяк отличался неуемной энергией, кипящей кулинарной фантазией и резкими перепадами настроения, напрямую зависевшими от погодных условий. Он не представлял жизни без солнца и впадал в уныние в его отсутствие. Нынешнее совместное уныние повара и погоды длилось уже без малого две недели и, наконец, вылилось в истерику толстяка по поводу сорта муки для выпекания его знаменитых на всю столицу соленых булочек. Слова лились бесконечным потоком, как косые струи дождя, что барабанили в окна, шумели в водостоке и стучали по крыше.
– Брунгильда! – сердито вопросил Пип, и Бруни вздрогнула – она терпеть не могла, когда ее называли полным именем. – Ты меня совсем не слушаешь!
– Я слушаю, – вздохнула она. – Давай подождем, пока немного распогодится? Я схожу к мельнику Розену и попрошу заменить партию.
Мелодично звякнул колокольчик. Дождь шагнул в открывшуюся дверь вместе с одним из постоянных посетителей. Последний, стянув с головы широкополую мятую шляпу, аккуратно встряхнул ее за порогом.
– Возвращайся на кухню, Пиппо, – ласково попросила Бруни, погладив повара по плечу, и поспешила навстречу вошедшему.
– Добрых улыбок, господин Турмалин, и теплых объятий! – радостно приветствовала она гостя – высокого сутулого старика, зябко кутавшегося в поношенный плащ. – Как ваше здоровье?
– Спасибо, дорогая, – усмехнулся тот, взяв ее под руку, – твоими молитвами и горячими обедами, что присылала мне с Ровенной, еще жив!
– Зря вы вышли на улицу, – посетовала Матушка, провожая господина к его постоянному месту – угловому столику, наполовину скрытому массивным буфетом, в котором хранились винные бокалы и столовые приборы. – Похолодало, а у вас наверняка не прошел кашель!
– Опостылело сидеть дома, – признался старик, с явным удовольствием усаживаясь на скамью, заваленную подушками разного размера. – Смотришь целый день то в окно, то в стену, из всех развлечений – визит целителя, который ничего не смыслит в медицине, да твои восхитительные лакомства. Давай я лучше здесь поболею!
Бруни с затаенной тревогой всматривалась в осунувшееся лицо, отмечая запавшие щеки, бледность и влажную испарину на лбу, круги под глазами, но ничего говорить не стала. Махнула Виеленне – сестре Ровенны, – и та, без слов понимающая хозяйку, тут же принесла поднос с кружкой дымящегося морса, плошкой меда и тарелкой только что испеченных булок.