Дальше – седой могучий старик с синими-синими глазами плачет в
роскошной комнате, склонившись головой на руки, сложенные на столе.
Рыдает тяжко и страшно, содрогаясь всем своим телом...
Потом – мужчина, молодой и красивый, в воинской справе, отчаянно
говорит мне что-то, с мукой заглядывая в глаза. А я отворачиваюсь
от него... на губах кривая улыбка - не хочу ничего слышать. И не
жалею о том, чего не случилось, а могло... если бы не страшная
обида...
А потом – кровь, много горячей крови на снегу! Ее железный запах
я чувствую так сильно! Он забивает ноздри, режет душу, преследует и
мучает. Я устала... до отупения, до страшного отчаянья и бессилия!
Но, кроме страха смерти, грозно и неумолимо поднимается в душе и
тяжело там ворочается что-то большое и еще более страшное…
Потом – маленькие девочка и мальчик бегут ко мне, а я опускаюсь
на колени перед ними и обнимаю обоих. А меня вдруг кто-то
поднимает, бережно поддерживая со спины. Дети льнут к коленям,
щебечут что-то, а я хочу оглянуться, но меня держат крепко, тесно
обняв и уткнувшись носом в мою шею... целуют там нежно и жарко. И
счастье... ! Просто огромное, немыслимое, почти невыносимое счастье
переполняет меня, поднимая душу мою над землей. Такого и не бывает,
наверное...?
Я проснулась к вечеру около мертвой бабушки. Поправила на ней
одеяло, ласково погладила по щеке. Сердце колотилось, как от
быстрого бега. Пыталась вспомнить лица из своего видения и не
могла, только дети так и стояли перед глазами - годика по два будто
бы и одеты богато и легко - по-летнему. Больше не виделось ничего.
Нужно было успокоиться и звать людей. Я тепло оделась и пошла в
поселок.
Дальше все закружилось, как в водовороте. Я только тупо
наблюдала и еще делала то, что мне велели. Все не могла понять, что
это был за сон или видение такое? Мучительно напрягая память,
пытаясь вспомнить лица тех мужчин – похоже, что важных для меня, и
не получалось ничего. Перед глазами стояли только детские – две
веселые хорошенькие мордашки. И от того, что они у меня будут
когда-то, становилось легче сейчас, когда я осиротела.
Опомнилась от суеты и хлопот только через два дня после похорон
и тризны. Меня вызвал к себе Голова, захотел поговорить.
Расстроенный был и хмурый. Усадил на лавку в своем доме и тяжело
прошелся по горнице… Я сидела, покорно опустив руки на колени и
перебирая пальцами тяжелую ткань теплой юбки. Ждала, что
скажет.