Я возлагаю на него свои исцеляющие руки и избавляю от страданий. Все его члены расслабляются. Один глаз он прищурил, а вторым поглядывает на меня – это его обычная манера. И между нами внезапно возникает взаимопонимание, или, скорее, это я открываю в нем нечто такое, о чем должен узнать весь мир.
Источником глубочайшей самоотверженности, мудрости и совершенной духовности Папы служит не только его безграничная любовь к Христу, но и жизнь, которую он прожил под коммунистическим гнетом. Людям свойственно забывать. Коммунизм, несмотря на всю его жуткую бесчеловечность, по сути своей основан на некоем преувеличенно духовном кодексе. Но не успело великое пуританское правительство поглотить юность Иоанна Павла, как он попал во власть жесточайших парадоксов и убийственной бессмысленности Второй мировой войны, ставшей для него своего рода школой самопожертвования и отваги. Этот человек никогда не знал иного способа существования, кроме духовного. Лишения и самоотречение сплелись подобно двойной спирали и окутали всю его жизнь.
Неудивительно, что Папа так и не смог избавиться от своих глубоко укоренившихся подозрений по отношению к тем, кто воспевал процветающие западные страны. Он просто не был способен принять бескорыстную милость, которая проистекает из богатства. Высочайшее, безграничное блаженство возможно при достижении выгодной позиции, то есть надежного, гарантированного достатка. Бескорыстие и беспримерные жертвенные амбиции проявляются, только когда все потребности удовлетворены сверх меры.
Имею ли я право заговорить с ним об этом в столь интимный момент? Или следует просто заверить Папу, что ему не стоит волноваться по поводу «жадности» Западного мира?
Я начинаю негромко растолковывать ему свое отношение к этому вопросу. (Знаю, знаю, он – Папа, а я – вампир, который пишет эту историю. Но в этой истории я – Великий Святой. Меня не запугаешь рискованными ситуациями в моем собственном произведении!)
Я напоминаю Папе о том, что высочайшие принципы греческой философии зародились в роскоши, и постепенно он начинает согласно кивать головой. Папа весьма и весьма образованный философ. Многие люди не осведомлены и об этом его качестве. Но я должен внедрить в его мозг нечто более глубокое и более совершенное.
Я прекрасно вижу это. Я вижу все.