Посреди комнаты, спиной ко мне, вел бой с тенью тщедушного вида – едва ли толще швабры – боксер в дорогих олимпийских перчатках. Скорее всего, подросток. Он был облачен в линялый халат пунцового шелка с капюшоном, закрывавшим голову. На халате вышита серебром эмблема спортивного общества «Трудовые резервы» – наложенные друг на друга буквы ТР внутри зубчатого колеса. Халат этот был явно не по размеру для его обладателя, он висел на нем мешком и был настолько длинен, что из-под него едва были видны вьетнамские кеды спортсмена. Однако, это не мешало боксеру делать вполне профессиональные степы и молотить воображаемого противника резкими, свистящими ударами, которые свидетельствовали о его высочайшем классе. А значит и о том, что это вовсе не подросток, а какой-нибудь легковес из категории «муха» или «петух».
Тем временем, боксер повернулся ко мне и замер, опустив руки. На фоне окна, из которого брезжила заря, он казался багровой тенью. Фактор засветки а также глубоко надвинутый на голову капюшон не позволяли мне разглядеть его лицо. Я только чувствовал его пристальный взгляд, словно бы сверлящий мою переносицу, от которого исходила неведомая опасность.
Я еще крепче сжал рукоятку ножа, хотя понимал, что этот мухач как боксер, несмотря на свое мастерство, для меня не слишком опасен. От неожиданности представшего явления, я не знал, что сказать и ждал первого слова от странного боксера. Но и он молчал, все так же сверля меня невидимым взглядом. Так мы простояли молча несколько секунд, как вдруг резким движением боксер сбросил с себя халат, и передо мной предстала… та самая старуха!
Она была полностью обнажена, если не считать желтой запятой слухового аппарата в правом ухе и перчаток, выглядевших нелепо прикрученными гирями на ее тонких, жилистых руках. Седые волосы старухи были гладко и плотно стянуты сзади в хвостик, делая ее голову похожей на змеиную. Тело ее, нездоровой синюшности, было чрезвычайно худым, казалось даже – изможденным, почти лишенным грудей, с выступающими костями ключиц и бедер. Ноги у основания таза отстояли далеко друг от друга и образовывали меж собой приличную промежность, лобок над которой порос редкими, черными, почти прямыми волосьями.
На какое-то мгновение меня хватил столбняк – даже нож выпал из моих рук, глухо воткнувшись в паркетный пол. Но меня ошеломил не только явленный ею образ, но и то, как в этом тщедушном тельце мог сохраняться столь мощный запас энергии и силы, только что тут продемонстрированный.