Кони, пофыркивая, крутили головами,
недоверчиво оглядывая прелестный луг, который откуда ни возьмись,
взялся посередь моря: кусок среднего мира, да что там – часть
самого прекрасного, что только может быть в среднем мире. Случайно
попавшая в мир ужаса и страданий, бьющая ключом жизнь – у самой
границы вечной смерти… откуда здесь?!
Я спрыгнул с колесницы и завертел
головой в точности как четверка. Жмурился и прикрывался ладонью:
опять успел отвыкнуть от дневного света. Недоверчиво вбирал грудью
запахи нагретых трав: слаще вина, прекрасней нектара, я и
забыл…
Яблони в цвету звенели от птичьего
пения. На кустах под ними раскинулись пунцовые розы в кулак
величиной. В прозрачном озерке мелькали рыбьи хвосты –
драгоценности в хрустальной породе. Виноградная лоза вилась по
серебристым стволам ясеней, и с нее свисали спелые гроздья.
Какая-то парочка (праведники, что ли? Откуда тут?!) целовалась под
розовым кустом, увидели меня – вскочили и склонились с блаженными
улыбками.
Откуда-то звучала свирель, ей вторил
грудной смех. К озерцу подбежала девушка в белом хитоне с
распущенными волосами, принялась брызгать в подоспевших подруг –
визг, хохот! Сначала один хитон, потом другой, взмывают в воздух и
опускаются на берег.
Квадрига заржала, от озерца заахали:
увидели сперва лошадей, потом меня. Не испугались: смутились,
полезли в воду прятаться… хотя какое там прятаться, если все на
виду.
Сладко стрекотали цикады, и крупные,
невиданные цветы благоухали тоже сладко…
Жизнь. Свет. Безмятежное счастье.
Будто дар с царского плеча, из
другого мира: что, братец, тебе не повезло со жребием? Пусть у тебя
будет хоть это, ладно уж…
Нет, этого не может быть.
Тьма Эреба, и Хаос, и первобоги,
этого не может быть.
Это бред, наваждение Лиссы. Я
надышался дурманом Стигийских болот. Или Онир – мрачный сынок
Гипноса – послал мне ложный сон.
Неужели же здесь можно жить. Неужели
же…
А если можно – почему не живут?!
Почему не здесь стоит дворец
белокрылого Гипноса, да и сам Гипнос об Элизиуме не упоминал?
Почему не наведывается сюда Мнемозина, или Лета, или еще хоть
кто-то? Или – наведываются, но я не знаю?
Откуда гримаса на лице у Стикс –
будто речь о чудовище, страшнее ее самой?
Оглянулся.
Птицы в пении разлились шире всех рек
моего царства. Соревнуются в сладкозвучности.