«Журнальный редактор читает раньше, чем другие. Поэтому сильнейшим для меня впечатлением за последние месяцы стал роман, который еще только увидят читатели. Это „Пир“ Владимира Алейникова. Такого Довлатова, такого Зверева, Сапгира, Холина, Венечку Ерофеева, как здесь, в мемуарной книге Алейникова, вы раньше не знали».
Сергей Чупринин
«„Пир“ – замечательная вещь. Это развёрнутая метафора. Владимир Алейников удивительным образом сумел воссоздать ушедшую эпоху. Перед нами оживает огромный пласт нашей культуры».
Наталья Иванова
«„Пир“ Владимира Алейникова непременно найдёт своих благодарных читателей (сам я из их числа). Это сильная и свободная вещь, исполненная вдохновенным и артистичным мастером. Печатать её было не „можно“, а нужно. „Пир“ – грандиозная поэма о богемном прошлом автора, о нищем и роскошном веселье ранних семидесятых, о ставших мифами „культурных героях“ отшумевшей эпохи – Сергее Довлатове, Венедикте Ерофееве, Анатолии Звереве и других замечательных друзьях Алейникова. Это – поэзия. Восхищаюсь громокипящим повествованием Алейникова».
Андрей Немзер
* * *
Что же, значит, опять – сквозь мглу, многолетнюю, многослойную, многозначную, – так уж вышло, – ту, что там, позади, в былом.
В ушедшем ли? Да, пожалуй. Наверное. Но, скорее, отошедшем – на шаг, всего лишь, или, может, на полшага, словно вглубь, или вдаль, или ввысь, да ещё и немного в сторону, – и движенье своё замедлившем, понимания ожидая.
Нет, никуда, похоже, сроду и не отходившем. Просто – незримо присутствующем, – рядом, всегда, навсегда. Сросшемся, исстари, накрепко, – не оторвать, – с людьми.
Находящемся: за плечами, за словами, за строчками этими, возникающими нежданно, в сознании, в памяти, в мире.
Властно определяющем оттуда, издалека, из клубящейся, мглистой, тягостной, притягательной глубины, из мучительного, рачительного, несмотря ни на что, разъятия, – нечто важное, нужное, нынешнее, кровное. Может быть – главное.
Да, насущное. Давшее зрение. Определившее голос.
Оттуда – это извечное, дерзновенное, детское рвение и невиданное упорство чутко вздрогнувшей компасной стрелки: держать, вопреки обстоятельствам самым сложным, точно на север, – а дальше уж оглядишься, отдышишься, выберешь путь.
Оттуда – этот светящийся, чистый и точный звук запорошённого сыплющимся с высей сквозь век снежком, вымокшего в сплошных, несть им числа, дождях, но ржавью коварной в ненастье не тронутого камертона.