Облачный рассвет зафиксировал отсутствие берегов. Солнце долго барахталось в дымке, море было выдержано в приглушенных пастельных тонах.
– Чарку тому, кто первым увидит маяк! – объявил капитан, и вахта облепила мачты так густо, как только может облепить две мачты вахта из трех человек.
– Вот оно! – в среднем роде определяя навигационное сооружение, закричал Данилыч. – Северный Тендровский!
– Где? – недоверчиво спросил я.
Обещанная чарка ускользала. Прошло полчаса.
– Ну глаза у старика… – наконец уважительно прошептал Сергей. На горизонте медленно проявлялась вертикальная черта. Вышло солнце; на заискрившейся молочно-голубой фотобумаге преступили контуры домов. «Гагарин» повернул, обходя оконечность косы, и я почувствовал, как яхту подхватила и принялась раскачивать широкая зыбь открытого моря.
– Это и есть та самая Тендра? – спросил Сергей.
Я кивнул. Маяк и немногие строения отходили назад; мимо борта потянулась невысокая желтая полоса. Послышался равномерный, всепроникающий грохот прибоя.
Это и была Тендра, «та самая». Я уже бывал здесь и хорошо запомнил приволье берега, утонувшего в синеве, пограничное безлюдье и заповедное обилие рыбы в чистом, широко распахнутом по обе стороны косы море. Тендра – остров загубленных начинаний. Полузанесенные песком остатки рыбозавода; разрушенный дельфинарий; развалины усадьбы, где какой-то помещик когда-то пытался разводить лошадей… Ныне в трещинах фундамента прячутся змеи, а табуны одичавших лошадей вольно кочуют по косе. Им нетрудно избегать людей: небольшой очаг цивилизации теплится только на «головастике», которым оканчивается Тендра. Летом морской гидрофизический институт, учреждение финансово бодрое, завозит сюда приборы и материалы. Летают вертолеты, немногочисленное местное население поставляет науке рыбу и молоко. Местного старожила Федю назначают лаборантом. Потом приходит осень, и научное начинание тихо гаснет. На зиму Федя становится кладовщиком, а долгими ночами воет ветер, шипит на песке холодная пена, кричат птицы и одиноко ржут над морем лошади. Прекрасные диковатые, запущенные места.
Но все проходит, дорогой читатель. В первый раз, уже довольно давно, я был на Тендре с девушкой. Нас привез, выдав за начинающих гидроакустиков, мой приятель, действительный гидроакустик. Нам показали нашу лабораторию – стеклянную трубу, где во взвешенном состоянии прозябал какой-то буек, – и больше не беспокоили. В первый день мы пошли на южный, дальний от поселка берег, и в первый же день видели табун, – лошади купались в море и бесшумно ускакали при нашем появлении. На обратном пути мы спугнули в степи русака, убегавшего нехотя, ленивыми петлями; а из воды, с подводной «загребы» – мели, что тянется вдоль всей Тендры, – нас самих спугнул деловито охотившийся дельфин… На второй день я занялся рыбалкой, а на четвертый Ира сказала: с нее хватит. Может быть, ледяным тоном отчеканила Ирина, и ее чуть выпяченная, надменная нижняя губка дрогнула, – может быть, я хоть сейчас оторвусь и уделю ей минуту внимания?