Вокруг света в восемьдесят дней - страница 4

– 12го двадцать пять минут, – отвечал Паспарту, вынимая из жилетного кармана огромные серебряные часы.

– Часы ваши отстают, – сказал мистер Фогг.

– Извините меня, сэр, но это невозможно.

– Они отстают на четыре минуты. Но это не беда – стоит заметить разницу. Итак, с этой минуты, с середы 2го октября, с 29й минуты 12го часа утра, вы находитесь у меня в услужении.

Сказав это, Филеас Фогг взял свою шляпу левою рукой, надел ее себе на голову, как автомат, и исчез, не сказав более ни слова.

Паспарту услышал, как дверь на улицу затворилась в первый раз, – то уходил его господин; потом во второй раз, – то уходил его предшественник Джемс Форстер.

Паспарту остался один в своей комнате.

«Клянусь честью, – сказал про себя Паспарту, еще несколько озадаченный, – я видал у мистрис Тюссо экземпляр точь-в-точь как мой новый господин». Надо заметить что «экземпляры» мистрис Тюссо не что иное, как восковые фигуры, тщательно посещаемые в Лондоне, которые сделаны так живо, что только что не говорят.

В эти несколько минут свидания своего с Филеасом Фоггом, Паспарту быстро, но внимательно рассмотрел своего будущего господина. Последний был человек лет сорока, с прекрасным, благородным лицом, великолепными зубами, росту высокого, которого отнюдь не портила небольшая полнота, с русыми волосами и бакенбардами, – лоб у него был гладкий, без морщин на висках, лицо скорее бледное, нежели румяное. Он, по-видимому, обладал в высшей степени тем, что физиономисты называют покоем в действии, и что составляет черту свойственную всем, кто больше делает дела, нежели производит шума. Спокойный, флегматичный, с светлым взором и неподвижными веками, он представлял собою совершеннейший тип тех хладнокровных Англичан, довольно часто встречающихся в Соединенном Королевстве, академическую осанку которых так удивительно передала кисть их соотечественницы Анджелики Кауфман. Наблюдаемый в различных фазах своей жизни, этот джентльмен напоминал собою существо отличающееся равновесием всех своих способностей, словом, столь же совершенное как хронометр Леруа или Эрнсгоу. И действительно Филеас Фогг был олицетворенная точность, что легко можно было угадать по выражению его ног и рук, так как у человека, равно как и у животных, члены суть выразительные органы страстей. Филеас Фогг был один из тех математически точных людей, которые никогда не спешат, а между тем всегда готовы, расчетливы в своих шагах и движениях. Он не делал ни одного лишнего шага, всегда избирая кратчайший путь. Он ни одного взгляда не бросал в потолок, не позволял себе ни одного лишнего жеста; никто никогда не видал его взволнованным или смущенным. Человек этот торопился меньше всех на свете, а между тем являлся всегда во время. Тем не менее всякий поймет, что он жил один и так сказать вне всяких социальных сношений. Он знал, что в жизни пришлось бы испытать столкновения, а так как столкновения только задерживают, то он и не сталкивался ни с кем. Что касается до Жана, прозванного Паспарту, истого Парижанина из Парижа, то в те пять лет которые он прожил в Англии, проживая в Лондоне и состоя в должности лакея, он напрасно старался найти господина к которому бы мог привязаться. Паспарту, тридцати лет от роду, был отнюдь не из тех Фронтенов или Маскарилей, которые с своими высокими плечами, поднятым кверху носом, самоуверенным видом и сухими глазами, не что иное как бесстыдные негодяи. Нет. Паспарту был славный малый, с приятною физиономией, несколько резко очерченными губами, добрый, услужливый. У него были голубые глаза, яркий цвет лица, при достаточной полноте последнего, так что он сам мог видеть скулы своих щек; широкая грудь, сложение крепкое, мускулы твердые, и геркулесовская сила, великолепно развитая упражнениями во времена молодости. Каштановые волосы его были несколько всклокочены. Если древние скульпторы умели на восемнадцать ладов убирать волосы Минервы, то Паспарту знал только один способ ладить со своими: проведет по ним раза три гребенкой, и прическа готова. Сказать, что откровенный характер этого малого сойдется с характером Филеаса Фогга – значило бы поступить вопреки самой простой осторожности. Будет ли Паспарту такой в совершенстве аккуратный служитель, какой нужен его господину, вот что может быть видно только на деле. После довольно бродячей жизни в молодости, как уже нам известно, он стремился теперь к покою. Услышав похвалы английской методичности и провербиальному хладнокровию английских джентльменов, он поехал искать счастья в Англии. Но до сих пор судьба не очень-то баловала его. Он нигде не мог основать себе прочного житья. Перебывал он уже в десяти домах, где находил причудливость, неровность характера, либо господа оказывались искателями приключений, вели бродяжническую жизнь, что никак не входило в планы Паспарту. Последний господин его, юный лорд Лонгсферри, член парламента, после ночей проведенных в