– Ах ты, дурень пустоголовый, разве можно вот так запросто появляться перед самим главным евнухом? Ты что, ни правил, ни порядка не знаешь, тебе и простое воспитание неведомо? Скажи, что собирался доложить мне, забирай своего дружка да проваливай!
Чавуш-баши смотрел на сумочку-кесе, которую гонец продолжал держать перед собой. Едва увидев, он узнал ее. Пурпурный цвет был печатью Хюррем Султан. В государстве Османов не было двери, которую бы не могла открыть такая сумочка. Не было и такой жизни, которую бы она не могла унести. Несмотря на это, он не сдержался. Потянувшись, он попытался выхватить ее. Весь в черном, всадник с острыми, как у сокола, глазами отпрянул быстро, как молния. А рука его товарища потянулась к кривому кинжалу на поясе.
– Перестань, чавуш-баши, – шипящий голос был полон угрозы. – Что нам велено сообщить тебе, то я тебе и сообщу.
Стражники, окружившие чавуш-баши, увидели в той тьме молнии, сверкнувшие в глазах обоих гонцов. Чавуш-баши попридержал ругательство, чуть было не сорвавшееся с его языка. «Несчастные дурни, безбожники, ублюдки бесчестные, прихвостни московитские», – подумалось ему, но никакого намерения произносить эти слова вслух у него не было. Ведь он знал, что значит прогневать Хюррем. «Следуйте за мной», – только и бросил он и, развернувшись, положив руку на кривой меч на поясе, покачивая хвостом войлочного колпака, висевшего у него на затылке, пошел прочь с важным видом. Гневно вышагивая в своих красных кожаных сапогах, он пытался скрыть свой испуг.
Они дошли до ворот третьего двора вместе – впереди чавуш-баши со стражником в красно-белой одежде и пикой, следом – двое гонцов в черном. С лошадьми остались двое конюхов. Ведь в ворота третьего двора никто, кроме самого падишаха – будь то хан или король, – не мог въехать на лошади.
Один из всадников, обернувшись, посмотрел назад. Конюхи пытались успокоить лошадей, яростно бивших копытами и пытавшихся, задрав голову, вырвать удила.
Когда они проходили под воротами, по обеим сторонам которых красовались две остроконечных деревянных башни, к ним присоединились еще четверо слуг с фонарями в руках.
Они прошли мимо Павильона правосудия[5], в котором каждое утро после утреннего намаза визири на заседании Дивана[6] обсуждали государственные дела. Здание стояло в темноте, если не считать несколько фонарей, горевших в караульной будке. Стены возвышались так, будто скрывали в своей тьме какую-то тайну. Одетые в черное гонцы Хюррем Султан были по-прежнему напряжены. Тени в свете фонарей стелились по земле, по белому мрамору и неотступно следовали за ними – то спереди, то сзади.