Сокр. Нисколько не пугают, Критон. Я имею достаточную и утешительную причину не бояться их. Сами Эвтидем и Дионисиодор, можно сказать, уже в старости начали учиться этой мудрости, этому вожделенному для меня искусству состязаться. За год, или за два, они не были мудрецами. Одного только боюсь: не подать бы повода издеваться над этими иностранцами, как над Конном Митровийским, цитристом, который до ныне продолжает учить меня на цитре. Дети, сотоварищи мои в его школе, смотря на нас, и меня осмеивают, и Бонна называют учителем стариков: как бы не подвергнуть и их такому же поношению. Да может быть они и сами того же боятся, и не вдруг соглашаются принять меня. Я уже подговорил, Критон, некоторых стариков ходить вместе со мною на уроки Конна: других подговорю посещать уроки Эвтидема и Дионисиодора. Да почему бы и тебе, Критон, не быть моим товарищем[6]? А для приманки, поведем детей твоих: принимая их, они, знаю, будут учить и нас.
Крит. Не мешает, если тебе угодно, Сократ. Но прежде скажи о мудрости этих людей, что бы знать, чему мы будем учиться у них.
Сокр. Подожди, услышишь. Будто я и не могу сказать, как бы не понял их? нет, я очень понял, помню и постараюсь пересказать тебе все с начала. По внушению какого-то бога, там, где ты видел меня, то есть в раздевальнице[7] сидел я один и уже хотел встать; но вот вдруг – обычное мне знамение, гений[8], и я опять сел. Вскоре после того вошли Эвтидем и Дионисиодор со множеством, как мне показалось, учеников своих. Вошедши, они начали прохаживаться в крытой галерее, и еще не сделали двух-трех поворотов, как вошел Клиниас, который действительно очень подрос, твое замечание справедливо, а за ним толпа приятелей его и, между прочими, некто Ктизипп Пеанийский, прекрасный и добрый юноша по природе, но задорный по молодости. Клиниас, заметив при самом входе, что я сижу один, подошел прямо ко мне и сел по правую мою руку, как сам ты сказал. Дионисиодор и Эвтидем, увидев его, сперва остановились и разговаривали друг с другом, время от времени поглядывая на нас, – а я внимательно наблюдал за ними; потом подошли к нам, и один из них, Эвтидем, сел подле мальчика, а другой подле меня с левой руки, прочие же – кому где случилось. Я поклонился им, так как и прежде по временам видался с ними; потом, обратившись к Клиниасу, сказал: Клиниас! представляю тебе Эвтидема и Дионисиодора, мудрецов в вещах не маловажных, а великих. Они знают все, относящееся к войне, – все, что нужно знать человеку, желающему сделаться искусным полководцем, то есть, как располагать и весть войско, как сражаться оружием; они могут также научить, как помогать самому себе в судах, в случае какой-нибудь обиды. – Когда я сказал это, Эвтидем и Дионисиодор обнаружили свое неудовольствие; потому что, посмотрев друг на друга, улыбнулись. Потом первый из них примолвил: не этим уже мы серьезно занимаемся, Сократ; такое занятие у нас только между делом. – Тут я изумился и сказал: значит, ваше дело, должно быть, прекрасно, если подобное занятие для вас только безделка. Скажите же, ради богов, в чем состоит это прекрасное упражнение? – Мы признаем себя способными, Сократ, отвечал он, превосходнее и скорее всех преподать добродетель. – О Зевс! вскричал я, какое великое дело! Да где нашли вы это сокровище?