Мы недооцениваем того влияния, которое рабство в Новое время оказывало на западное общество в целом, сводим дело к рабству в США. Колонии были частью европейских государств, и работорговлей занимались европейцы. В 1730 г. Ливерпуль использовал для торговли рабами 15 кораблей, в 1751 г. – 53 корабля, в 1760 г. – 74, в 1770 г. – 96 и в 1792 г. – 132 корабля. Вот данные из доклада 1803 года: В 1790 г. в английской Вест-Индии (штаты США, бывшие английской колонией) на 1 свободного приходилось 10 рабов, во французской – 14, в голландской – 23. Да и в европейских столицах присутствовало рабство. В Лиссабоне в 1633 г. при общей численности населения около 100 тыс. человек только черных рабов насчитывалось более 15 тысяч.
Заметим, что гражданское общество выходцев из Европы триста лет использовало рабство в США без всяких моральных проблем, считаясь оплотом демократии – но в то же время с Запада осыпали проклятьями «деспотическую Россию» за крепостное право, просуществовавшее очень недолго и лишь в центральных областях. Кстати, надо помнить, что наше восприятие истории России искажено литературой. Прочитав в школе «Муму», мы создаем в воображении страшный образ крепостного права. Так и должно быть, но нельзя и забывать, что среди крестьян России доля крепостных лишь на короткий срок достигла половины, а уже в 1830 г. составляла лишь 37 %. Право помещиков продавать крестьян без земли просуществовало всего 35 лет и было отменено в 1802 г.
Русский экономист Александр Васильевич Чаянов в важном для нас сегодня труде «К вопросу о теории некапиталистических систем хозяйства» (1924) показывает, что капиталистическое хозяйство Запада в политэкономическом смысле генетически родственно рабовладельческому хозяйству Древнего Рима. Напротив, крепостное русское хозяйство было организовано в обычной для трудового хозяйства форме, хотя и отдавало владельцу определенную часть продукта как крепостную ренту. Народное хозяйство России начиная с первобытно-общинного строя пошло по иному пути развития («без рабства»), чем хозяйство Римской империи и затем Западной Европы.
Для русских проблема этнического расизма была неактуальна – в зонах интенсивных межэтнических контактов казаки везде вступали с местными этносами в обмен культурными навыками и достижениями (достаточно сравнить облик и промыслы казаков Дона, Кубани, Урала, Семиречья и Амура). Таким же было отношение землепроходцев к народам Сибири и Севера. Сложившийся в российском обществе тип межэтнического общежития – отдельная тема, которая здесь не затрагивается. Другое дело – социальный расизм, которым сопровождались и в России вспышки социальных противоречий.