– Чего смеешься? – спрашивает Павел.
– Смешная вышла ситуация с Владькой. Вообще еще ведь не поздно? Часов семь, наверное, а я на него напала.
Павел молчит. Наверно, ему не нравится, когда я превращаюсь в мамашу.
– Ты с родителями живешь? – спрашиваю я.
– Нет, конечно, уже давно.
Неожиданно впереди открывается озеро и вид на город, оставшийся на противоположном берегу. Город лежит толстым светящимся червем, а дальше – темнота, разреженная редкими огоньками.
– Огни Парижа, – невольно вспоминаю я. – Очень похоже. Кажется, у Бальзака герой вот так же смотрел на город и думал, что рано или поздно завоюет его.
– Человек с амбициями – это же хорошо, – говорит Павел.
– Главное, чтобы не зашкаливало. Потом, когда амбиции на пустом месте.
– Наверняка угадаю, если скажу, что ты сама некогда вот так же смотрела на город и думала его завоевать.
– Да, точно. Только впоследствии оказалось, что для успешной карьеры нужны далеко не знания и высокие помыслы. – И я опять невольно вспоминаю Маринку, серебряную медалистку, которая теперь работает в доме престарелых и прячет синяки под свитером. – Нужны изворотливость, подхалимаж, чинопочитание. А знаешь, когда тебя вышвырнут на обочину, только тогда постепенно начинаешь понимать, что жизнь, которая состоялась, – это все равно твоя жизнь и ее стоит ценить. А то ведь говорят: «Жизнь не состоялась». А что же тогда это было? Все, что было, и называется жизнь, какая бы она ни была… Я путано говорю?
– Нет, ты очень хорошо объяснила. Только почему была? «Была жизнь». А сейчас что же?
– Сейчас – огни на том берегу. Мне давно казалось, что я никак не могу войти внутрь жизни, или социальной реальности, как ее называют в книжках. Что она протекает вот именно что на том берегу – где-то отдельно от меня. Даже в библиотеке, когда я сижу за кафедрой читального зала – там, в зале, люди о чем-то переговариваются, делают выписки, конспекты, то есть участвуют в каком-то глобальном процессе, который не имеет ко мне никакого отношения. И так странно, что я говорю тебе об этом. Неожиданно просто. И ты меня слушаешь. Почему?
Павел пожимает плечами.
– Потому что тебе хочется, чтобы тебя выслушали.
– И потому что по пьянке я могу сболтнуть то, чего никогда бы не сказала на трезвую голову.
То есть я могу назвать лекарство от своей хандры? Неужели?