Голубой купальник студентки Кати,
Это шкварки и смалец дощатых лестниц
И похабные песни…
Пара нищих старух, чистый профиль женский
Возле входа в собор по Преображенской.
В майонезном небе ажур балконов
И заправка сифонов.
Это лепка карнизов под штукатуркой,
Повсеместная страсть к полноте желудка,
И при этом большой интерес к диете…
Эти наглые дети…
Это то пространство, которым с детства,
Терпеливо бредит во мне Одесса,
Это то, на чём выросли и отъелись,
Эта южная ересь.
Но зачем в это главное время года
Так меняется резко в лице природа?
Отчего на берег сошёл моряк?
Разве что-то не так?
Истекающий персиком лик Привоза,
К Перестройке повсюду зовущий лозунг,
Магазин «Океан» вместо свежей рыбы
И бетонные глыбы…
Этот город теперь деловит и точен,
Он лоснится довольством у всех обочин.
Но всё реже услышишь от раза к разу
Здесь одесскую фразу.
Да, проходят годы, желтеет пресса,
Но стареет в лужах моя Одесса…
Чудо-город, который давал всё сразу,
Помутился, как разум.
Только стоит ли сетовать и ругаться?
Сохраним это счастье вдыхать акаций…
Пусть тебе ветерком проскользнёт за ворот
Этот ласковый город.
Полюби этот цвет полусгнившей тины —
Море снова устроило именины.
Эта спящая в нем синей крови чаша
Манит головы наши…
Леня потом рассказывал мне, как создавалась эта песня:
«Вначале, как водится, было слово. Вернее, слова… Вернее, стихи великолепного одесского поэта Анатолия Гланца. Я встретил его, когда вышел с работы на обед. Он сказал, что написал поэму «Одесса», тут же ее прочел. Я обалдел, забыл про обед и вообще про все. Мне страшно захотелось, чтобы это стало песней. Но поэма была длинновата, целых тридцать строф, то есть куплетов, а значит, нуждалась в переделке. Вначале Толя не хотел давать текст, но мне удалось его уговорить при условии, что все изменения будут с ним согласованы. Я выбрал наиболее пронзительные, на мой взгляд, куплеты и строки, что-то сократил, переставил, показал Толе, и ему понравилось. А потом слова как бы сами собой родили песню».
Честно говоря, в те годы мы с Тульчинским не были особенно близки, приятельствовали, с удовольствием бывали на концертах друг друга, обнимались при встрече, но семьями, как говорится, не дружили. И тем более было приятно почувствовать эту искреннюю радость и неподдельное радушие, с которым Лёня встречал нас в аэропорту и два дня из семи возился с нами на собственной машине. Скажу более того, моя жена Диночка буквально влюбилась в моего друга Тульчинского и теперь переписывается с ним автономно от меня.