– Чувствуете, запахло стариной? – он с наслаждением, как женщина изысканный парфюм, вдохнул пылинки, потревоженные в лучах заходящего солнца, и даже полез своим носом с выдвинутым вперёд кончиком, точно желая глотнуть побольше пыли, в ящичек.
– О! – вывернул он шею и глаза, – к верху что-то прилипло. – Может быть, здесь указан торговый знак фирмы?
Он извлёк из комода непрочно приклеившийся листок, но надписей на нём не оказалось.
На пожелтевшей бумаге были набросаны чёрными чернилами фигуры прогуливающейся между деревьями пары – девушки в шляпке и платье, верх которого скрывала перелина, а низ тянулся шлейфом, и молодого человека в шинели.
Лицо девушки было прописано довольно чётко.
Оно было красиво, но в целом почему-то неприятно и кого-то мне напоминало, только, сколько я не пыталась, так и не вспомнила.
Рисунок я, конечно, сфотографировала. Фигуру её спутника художник изобразил лёгкими штрихами, в нескольких местах неожиданно переходящими вдруг в линии-кляксы, похожие на кровавые разводы, и от этого становилось тревожно
Мне показалось, что с этим молодым офицером вот-вот должна случиться какая-то беда…
– Интересно, откуда этот комод? – поинтересовалась я вслух.
– Из того дома, которым пугал вас Миша. Но сама я никаких призраков не видела и во все эти россказни не верю, – решительно заявила женщина. – А вот этот сундук в соседней деревне нашла… Я, когда решила создать такой музей, ходила по деревням, расспрашивала, может, у кого что на чердаках осталось. У кого гребень, у кого утюг, у кого кружева – так и собралось всё это богатство. А колыбель, представляете, была в соседнем доме, но и дети, и внуки там давно уже выросли, а правнуки в городе, поэтому забрала с чистой совестью.
По сосредоточенно сдвинутым бровям Чевычелова я поняла, что его тоже уже мало занимает весь этот бесценный для историков хлам, хотя в другое время и деревянные ложки, и корзины, и лапти заслуженно удостоились бы его самого искреннего и горячего интереса.
– А это наши дети рисовали, – широким жестом показала Татьяна Петровна на стену, увешанную красочными работами, на которых карандашами, фломастерами и акварелью во всей своей безобразной красе был изображён он – Одихмантьев сын.
– К Соловью- Разбойнику, вижу, у вас здесь особый интерес, – Чевычелов даже присвистнул.