– Вы хотите разместить это фото в газете? – нахмурился Чевычелов.
– Да. А что? – насторожилась я.
– Но могут приехать браконьеры, и вот эта красота, – обвёл белых птиц обеспокоенным взглядом, – станет чучелами.
– Да, Вы правы…
– Они танцуют, – закатил глаза Чевычелов. – Наверное, ему, и правда, слышалась музыка.
О таких говорят, «не от мира сего», но я-то от этого мира, и мне хотелось поскорее закончить репортаж. Но, конечно, слишком спешить было тоже ни к чему, когда вокруг обступал, уж простите за пафос, близкий неведомый мир.
– Хотите верьте, Инга Николаевна, хотите – нет, но это место принесёт нам однажды богатство, – продолжал Чевычелов. —Здесь никто иной, как Соловей-Разбойник промышлял, дорогу к Киеву честным людям преграждал, – заговорил по-былинному.
– А вы откуда знаете?
– Хм!.. – с превосходством взглянул на меня. —
…у той ли-то у Грязи-то у Чёрноей,
да у той ли у берёзы, у покляпыя,
да у той ли у речки у Смородины,
у того креста у Леванидова
сидит Соловей Разбойник
Одихмантьев сын.
Вот здесь он и сидел, – показал на старый дуб с большим дуплом у тропы, по которой мы шли к дому таинственного Генерала.
– Может быть, и в том доме живёт Соловей Разбойник, скрываясь за прозвищем Генерал?
– Неужели вы не знаете, что здесь раньше было славяно-русское поселение? – проигнорировал мою колкость Чевычелов.
Я, действительно, что-то слышала об этом, впрочем, не вдавалась в подробности.
Заброшенный яблоневый сад, где уже наливался солнцем белый налив¸ плавно переходил в дубраву, начинающуюся в огромном овраге, который издали можно было принять за пропасть, но не за бездну, а этакий подземный лес, который тянется кронами в наземный мир и даже к небу. А, может, звёзды и сами с присущим им любопытством заглядывают в поросший дубами овраг, как в колодцы, хоть и не могут усилить, отражаясь, мерцание.
– Пришли, Инга Николаевна, – гордо показал Чевычелов на грядки с капустой, тянувшиеся к старенькому одноэтажному дому, как будто посадил их сам.
– Здесь, явно, кто-то живёт, – озвучила я то, что было итак очевидно, хотя отсутствие в доме дверей и стёкол в окнах утверждало обратное.
Правда, внутри в одной из комнат обнаружился совсем ещё новый диванчик с красной обивкой и пожелтевший рисунок, сделанный, по-видимому, чёрными чернилами, в простой деревянной рамке, изображавший в гордый профиль даму в шляпе и с веером.