Странный мир, как странный сон, окружал его и в то же время не принимал в себя ни его самого, ни наплыв массы его обычно разбросанных чувств.
Но Юрий уже давно оставил попытки продавить этот сгусток жизни, чтобы обрести и саму жизнь, и свою дорогу в ней.
Облака плыли над миром тишины, маня своей дальностью, как и в тот день, когда Ольга вдруг встала над ним, бесстыдно ослепляя его, пятнадцатилетнего, просвечивающим сквозь тряпицу платья налитым, пахнувшим запретным, телом.
Взгляд Ольги, откровенно и страшно обнажал его тайну вожделений и мук плоти. Юрий помнил стыд своего бегства сквозь заросли талины и заливистый смех женщины вслед.
С того дня лето превратилось в бесконечное кружение вокруг молоденькой жены старшего брата, в желание вновь пережить изнуряющее волнение и истому разоблачения под ее взглядом.
Дни и ночи этих месяцев слились в упоительное ощущение счастья, но Юрка не помнил ни одного разговора с ней. Их не было, и молчание подчеркивало тайну особых отношений, однако каникулы кончились, и Юрка вернулся в город, где учился на втором курсе техникума.
Единственный из четырех сыновей семейства Яровых он получал образование и обещался стать горожанином.
Была в семье и девчонка – Валька, бесшабашная и беспризорная по молодости, как почти все деревенские последыши в семьях, перегруженных работой по хозяйству в своих усадьбах, на совхозных фермах и полях.
Пожалуй, этот семестр был последним беззаботным временем для Юрки.
На зимних каникулах он уже разглядывал первенца брата и Ольги, все еще живших в родительском доме, и ждущих совхозную квартиру на Центральной усадьбе.
В доме было тесно и многолюдно, а вот все дневные работы по хозяйству легли на его и Ольгины плечи.
Затемно, влезши в самокатки с калошами, Юрий шел на скотный двор и, задавая корм скоту, ожидал тех минут, когда с подойником, вместе с морозными клубами, в коровнике появлялась Ольга.
Скрип снега под ее быстрыми шагами во дворе, был началом почти ритуального счастья целого дня.
Они оставались в доме одни, Ольга в линялом ситчике сновала по кухне, купала малыша, пригулькивая ему что-то в розовую мордашку, простирывала очередную порцию пеленок и, наконец, кормила, утихнув перед телевизором в кресле, вызывая острое томление плоти у Юрки, разбухшей от молока, бело-розовой грудью.