В школе говорили: советского по времени тут было неизмеримо меньше, чем немецкого. До 1255 года поселение называлось Твангсте, с 1255 года до 1946 года – город Кенигсберг. Имя дедушки Калинина присвоили городу ни с того ни с сего, когда дедушка отправился в мир иной. А сам город отошел к СССР от побежденной Германии по решению Потсдамской конференции, сперва временно, затем навсегда.
Она мечтала пойти в артистки. Занималась в драмкружке при Доме пионеров. Недавно прочла про себя у актрисы, которая вела драмкружок: у нее была потрясающая внешность, она казалась ангелом, сошедшим с небес, ее белоснежные волосы так контрастировали с черными, как смоль, бровями и ярко-синими глазами, что, казалось, будто девочка накрашена.
Фыркнула. Какие белоснежные волосы, когда всю жизнь шатенка, если не краситься. Может быть, она была в парике? И какой ангел, если ей удавались роли злодеек, особенно роль коварной Миледи в Трех мушкетерах. Перевоплощалась, конечно. Но и черпала что-то из собственных глубин. Собралась и полетела в Ленинград поступать в артистки. Конкурс прошла, а экзамен завалила. Пережила, взяла себя в руки. Умела брать себя в руки. Вернулась. Вздохнула и пошла помогать семье, что называется, из простых. Мама – кассир автоколонны, отец – почтальон. Устроилась почтальоном. Отец перешел на завод в токари-револьверщики. И она стала ученицей токаря-револьверщика на том же заводе. А еще поработала санитаркой в горбольнице. А еще – аккомпаниатором в Доме пионеров. А еще…
О, это девичество 70-х прошлого века! Неприхотливое, непритязательное, невзыскательное, самоотверженное, ответственное, привыкшее довольствоваться малым. В том числе, тем, что выбросили или дают.
О, этот словарь 70-х прошлого века!
Вот выбросили женские сапожки. Не в том смысле, что выбросили на помойку, а в том, что эти самые сапожки поступили в торговую сеть.
Или, например, дают масло. То есть оно не лежит в свободной продаже в витрине магазина, посверкивая то золотой, то серебряной оберткой, а отрезанное от большого желтого сливочного куска кусочком малым, в двести или триста грамм, отпускается одним этим кусочком в одни руки стоящих в длинной нервной очереди.
А то мать семейства посылает чадо за сыром. Не маасдамом, либо там камамбером, либо швейцарским, либо, не приведи Господь, пармезаном, привет из будущего, тогда и слов подобных не знали, а просто для бутербродов с сыром к завтраку. И дитя выстаивает очередь за брусочком масла, который, экономя, растягивали на пару недель, и очередь за сыром, который мог и не достаться, если припозднишься, и весь расхватают, а после этого несется за сапожками, которые аккуратно носятся последующие десять лет.