Как бы там ни было, но Васляй вырос, работал, и у него уже появилась девушка. Никто не заметил как, когда и при каких обстоятельствах они приглянулись друг другу, и почему вдруг сероглазая брюнетка-немочка, с которой он учился со второго класса вместе, и которая ровным счетом никогда не попадала особо в поле его зрения, вдруг стала той, которая всех ближе и дороже.
Видимо, «индейское наследие» все-таки в нем сказалось, это проявилось в том, что их дружба протекала совсем незаметно. Никто их особо нигде и никогда вместе не видел, тем не менее факт их особых отношений уже ни у кого не вызывал сомнения, хотя сам Васляй ни дома, ни друзьям ничего об этом не рассказывал. К слову сказать, и Маринка, так звали девушку, тоже не проявляла склонности к «обнародованию» их отношений. Короче говоря, в этом отношении они друг друга стоили.
Васляй работал и ждал, когда подойдет время службы в армии. К работе он относился очень серьезно и ответственно, в отношении трудовой дисциплины за него можно было быть абсолютно спокойным. Он сам вовремя вставал по утрам и никогда не опаздывал к началу рабочего дня, чем грешили многие его сослуживцы, если так можно выразиться. Однажды я, вернувшись с работы, а работал я в вечерней школе преподавателем, зачем-то заглянул в комнату, где спал Васляй. Видимо, услышав меня, он приподнял голову от подушки и спросонья спросил – что, уже утро? Я возьми и скажи – да, уже утро, чего ты спишь, ты же на работу опоздаешь. Надо было видеть, как он стремительно подскочил, побежал умываться, наскоро оделся, и тут мы все, кто еще не спал, расхохотались. Он недоуменно глянул на нас, потом на часы, где стрелки показывали двенадцать ночи. Мы продолжали хохотать. Он сообразил, что произошло, улыбнулся, пробормотал, что мы все дураки и ничего не понимаем в жизни, после чего спокойно отправился спать.
Подошло время службы в армии, Васляй уехал, и только тогда, когда мы все прощались, на сцене, так сказать, тихо появилась сероглазая Марина. Потом она так же тихо, незаметно и спокойно его ждала все два года. К слову сказать, в это время она училась у меня в вечерней школе, но ни словом, ни жестом никогда не проявила, что я имею к ней какое-то особое отношение.
Через год так получилось, что я вынужден был уехать далеко от тех мест, и дальнейшие дела васляйской жизни я узнавал только из подробных, обстоятельных и регулярных писем матери.