– Из всех комнат? – переспрашиваю я, как будто это что-то меняет.
– Конечно! – говорит Челси. – В противном случае изображение не будет аутентичным.
– Изображение чего?
– Нашей жизни.
Извинившись, я иду в туалет для сотрудников, чтобы плеснуть холодной воды в лицо. Следовало бы слить себя в унитаз вслед за карьерой, но вместо этого я набираю номер, который дала мне миссис Блэнкеншип.
Она отвечает на звонок, и я спрашиваю:
– Челси говорила вам, для чего им с Эммой понадобилась ссуда?
– Я имею лишь общее представление и предпочитаю не вдаваться в детали. Почему вы спрашиваете?
– Хотелось бы знать: вы это одобряете?
– Указывать ей я не могу. Ох уж эти современные дети! Там что-то о внебрачных связях и сексвидео…
Я возвращаюсь к девушкам в комнату для переговоров, составляю заявку, как и обещал, и по возможности незаметно выпроваживаю их на улицу. Через несколько минут Оглторп читает мои документы и истерически хохочет, потом зовет к себе в кабинет Хильду, и от их смеха буквально дрожат окна. Хильда приоткрывает дверь и зовет меня:
– Мистер Пончик, будьте так добры…
Я вхожу в кабинет Оглторпа, с трудом переставляя ноги, словно они налились свинцом. Все занимает меньше минуты.
– Ваше неуважительное поведение в отношении Хильды вчера, намеренное оскорбительное искажение моей фамилии сегодня, а также эта шутка с заявкой на ссуду не оставляют мне выбора, кроме как уволить вас, причем немедленно.
Я думаю о будущих ссудах Челси Блэнкеншип и пытаюсь понять, можно ли убедить его, какая выгода может крыться в отношениях с Уитни Блэнкеншип.
– Мистер Оглторп?
– Заткнитесь, Пончик. Освободите свой стол. У вас десять минут на сбор вещей, после чего Гэс проводит вас до машины.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но в двери кабинета Оглторпа внезапно появляется стройный, хорошо одетый бизнесмен с папкой из манильской бумаги в левой руке. Вид у него деловой и строгий; он чем-то напоминает мне тридцатипятилетнего Чарльза Бронсона[3] – такие же густые черные брови и неправильные черты лица. Отложные манжеты скреплены запонками с четырехгранными бриллиантами не менее четырех каратов каждый, если они настоящие. На запястье левой руки – украшенные бриллиантами часы «Пьяже» с черным ремешком из кожи аллигатора. Покрой костюма ни с чем не спутаешь, хотя в Луисвилле я таких почти не видел.