- Женщина, не орите, - строго сказала я, пытаясь не надавать
наглой бабе по лицу, - не видите, я в крови и мне больно?
- Вижу, чего ж не видать, - опешила она, отступив. – На.
Она кинула мне полотенце и заживляющую мазь, сгребла ковшовой
рукой осколки с края ванной, чтобы я могла выйти, при этом бурча
что-то себе под нос.
Но я не прислушивалась. Потому что голос, которым я говорила с
противной теткой, был явно не моим. И руки, которыми я взяла
протянутое полотенце, тоже. И спутанные русые волосы, которые
висели до талии, были не моими. И ноги. И фигура. И реакции, и
жесты, и даже родинка на ладони не моя. И я вся была не я.
И особенно цепочка на лодыжке, на которую я уставилась, как на
ядовитую гадюку. Потому что мгновенно поняла, что это такое.
Рабская цепочка! Я - что? Рабыня? И меня насилует хозяин? Почти
каждый день? И я четыре раза пыталась покончить с собой? И еще
дважды сбегала? И живу тут уже семь лет?
О господи!
Я опустилась на колени, уткнувшись лицом в полотенце и изо всех
сил сжимая его зубами, чтобы не заорать от памяти, которая
немилосердно открылась мне. Я заново переживала все за другого
человека, при этом я сама никуда не девалась. Мой опыт, мои
воспоминания остались у меня. И это было до того мучительно, что я
зарыдала, не в силах вынести, справится, перенести в себе.
- Ну не реви, впервой что ль? Поди боишься, что хозяин за
зеркало накажет? Я выгорожу, девка, не реви только, - неожиданно
забормотала тетка. - Дай-ка вот мне…
Грубые ладони неожиданно заботливо коснулись раненой спины,
ягодиц, шеи, втирая пахучую мазь. Меня передернуло от чужих
прикосновений, но я переборола мерзкую тошноту, которая подступила
к горлу.
- Ну вот… все. Ступай, девка, отоспись.
- Спасибо.
Я встала, ощущая, как леденит спину, пошатнулась, но на ногах
устояла, натянула на грудь полотенце и вышла из ванной.
Отоспаться… Да, наверное, неплохая мысль.
Я прекрасно ориентировалась в доме, шагая в свою комнату. Не
роскошную, но уютную. Единственное место, где я могла выплакаться и
от души себя пожалеть. Пожалеть… Это не мои эмоции. Это просто
чужая память.
И, как только я это осознала, отвратительное чувство страха и
беззащитности ушло. Исчезло, как и не бывало. Я смогла мыслить и
ощущать так, как привыкла, без примесей другой личности.
И это чувство было настолько реальным, настоящим, что я ни на
миг не усомнилась в подлинности событий, в которых я оказалась. Да
и как тут сомневаться? Надо разбираться.