Мальчики благочинно замолчали, а потом всё же не выдержали и оба весело прыснули. Но не громко, чтобы Пухлый не слышал. Дел ещё, конечно, невпроворот, и пока всё не закончат, сна не видать, но ему они помогать точно не станут. Стукач он, Пухлый, и всё больше послушников прибавляли к его прозвищу слово «тухлый», причём ставили его впереди. Пухлый всегда возводил кляузу на мальчиков, да и делал это почти открыто, набивал «плюсы» перед старшими, и самое обидное, что у многих братьев-лекторов такое поведение встречало благосклонность. Но не у всех, к счастью. Вот и сегодня Тухлый-Пухлый настучал брату Фёклу, что они брали плоскодонку и тайком на плотину плавали – она ж северным концом-то в Пустые земли уходит, как не посмотреть? Наказание было суровым, и розог не избежали, и, видимо, не спать теперь мальчикам до утренней зари. Но и Пухлому брат Фёкл трудовую повинность определил. За донос! Причём самую тяжёлую: в одиночку все котлы перечистить.
– Говорят, завтра брат Дамиан прибывает, – как бы невзначай упомянул мальчик, вспомнивший о камбузе.
– Возлюбленный брат Дамиан – Светоч Озёрной обители, – последовал зазубренный ответ. Но царившая в воздухе хоть и деловитая, но весёлая атмосфера словно чуть потяжелела.
Первый мальчик вздохнул, искоса глядя на товарища. Потёр друг о дружку усталые руки и очень тихо сказал:
– Как думаешь, если б на его месте был брат Фёкл, всё было бы по-другому?
На этот раз ответа не последовало. Но воздух будто бы ещё налился тяжестью. А потом оба мальчика вздрогнули и побледнели. Потому что где-то далеко, во тьме, таящейся за окнами, завыли псы Пустых земель.
Но сюда псам не добраться. Обитель защищена надёжней, чем само Пирогово, и к ней не пробраться никаким врагам. И сама обитель, и некоторые уединённые затворнические кельи возведены на сваях посреди огромного Акуловского озера (самое большое в цепи водохранилищ, его ещё зовут Учинским или Уч-морем), и широкая водная гладь является лучшей защитой. А от непрошеных гостей из числа лихих людишек стерегут капитаны.
Укрытая ночью, лодка бесшумно коснулась носом сваи. Лишь плеск, как будто из воды, посеребрив брюхо в лунном свете, выпрыгнула рыба. Возможно, так оно и было – те, кто находились в лодке, умели не производить лишних звуков. Две фигуры незаметно проскользнули на плот, служивший плавучим причалом; вой, пришедший из тьмы, застал их уже внутри обители.