* * *
Срок приближался. Людочкин шкаф раздуло от обилия детских вещей. Уже ничего не было нужно. Родись у Люды одновременно трое девочек и трое мальчиков, вещей, которые припасла Люда, хватило бы всем. Однажды она почувствовала тяжесть общения и срочно покинула магазин детской одежды, где уже в третий раз покупала чепчики. Она покинула магазин очень скоро, к большой жалости продавщицы Гали, трогательной, вопиюще накрашенной девушки. Галино маленькое личико сморщилось, густо обведенные зеленым глаза нахохлились попугаями. Галя возвратилась, вздохнув, за прилавок и стала думать о том, что бы приготовить на ужин. Ужин в Галиной жизни занимал, определенно, самое большое место. Потому что муж ее, Александр, всегда являлся к ужину, а свекровка Эмилия Антоновна к этому времени покидала квартиру, удаляясь в больницу на ночное дежурство. Галя перебирала доступные своему кошельку гастрономические изыски. С глубокой печалью отвергла запеченного в сливках морского окуня, отвергла также и бефстроганов и остановилась на жаренной с луком печенке. Потом Галя подумала вдруг, а не всплакнуть ли ей, но солнце в окошке сияло вызывающе ярко. Раскладывая перед очередной посетительницей пестрые и розовые ползунки, Галя забывчиво и беззащитно стала мечтать о всяком – о путешествии в теплые края, о младенце, о халатике цвета морской волны, который привезли в соседний отдел. Халатик был хорош, к нему прилагались даже и банные тапочки. Но Эмилия Антоновна, наверное, не разрешит…
Люда же, выскользнув из магазина, полетела мимо лавочек и тополей, развернувших клейкие листья. Сама себе казалась она зеленым листочком, только что родившимся и трепетавшим теперь на ветру. С какой-то новой полнотой запела вся она внутри. «Если бы внутри меня не было пусто, то не могло бы потом быть наполнено», – с замиранием сердца, с восторгом, обрывающим дыхание, думала Людочка, исходя весенними чистыми водами, водами жизни, проснувшимися от ледяного сна и бегущими теперь тайными сокровенными дорогами.
Громкая собака выскочила из переулка и кинулась под ноги Людочке. За ней на длинном поводке волочился радостный старик. Он пронесся мимо. Мимо Людочки, которая совсем превратилась в листик и уже не думала ни о чем, избавилась от всяких мыслей и только трепетала. Мимо Людочкиной молодости пронеслась чья-то другая удивительная жизнь, шедшая к закату, неизвестная жизнь, состоящая из множества мелких, никчемных и памятных вещей, из мусора, который питает память. Не будь этого мусора, как люди смогли бы удержать при себе свою жизнь? Старые фотографии, сломанные на углах, заключенные в бумажные паспарту с номером фотоателье, – склоненные друг к другу головы, густая ретушь, грубый, но трогательный декор. Пуговицы, которые за всю жизнь насобирали старухи – ларчик или коробка, наполненная пуговицами от несуществующих одежд, ключиками от несуществующих комодов, алюминиевыми невесомыми значками.