– Про русскую душу наоборот говорят – широкая, означает – щедрая, – как можно спокойнее ответила она. – А обвинения твои, мягко сказать, несостоятельны: зачем мне было везти с собой сообщника, если по дороге сюда я и понятия не имела, что Роберто виллу получил, а про клад знала столько же, сколько вы все. И когда – одновременно со всеми, заметьте, – услышала подсказку, то никакой обсессии, в отличие от некоторых, в поисках не выказала. – Все-таки выплеснулся кипяток.
– Вот именно! – подхватила Клаудия, брызгая слюной. – Зачем тебе было суетиться, если потом…
Маурицио дважды хлопнул в ладоши. В просторном зале получилось звонко, с эхом.
– Кла, успокоилась, быстро! – приказал хирург. – И ты, Анна, пожалуйста. Нам сейчас голословных обвинений не надо. Давайте все будем говорить по делу.
Он взял стул, на спинку которого до этого опирался, и придвинул к Анне. Усадив девушку, сам остался рядом, присев на краешек стола.
– Итак. Признаем, что гипотеза про сообщника имеет право на существование. Но я больше чем уверен, что убийство – дело рук того, кто находится сейчас здесь.
По залу прокатился общий вздох, усиленный акустикой, и немедленно началась перестрелка злобными взглядами.
– Судите сами, – снова притянул внимание к себе оратор, – из рук убийцы с улицы мой брат не взял бы яду, а подсыпать отраву именно в тарелку Роберто и уйти незамеченным из кишащего людьми дома, согласитесь, очень сложно.
– В тарелку очень просто поместить отраву, если ты повар, – заметил француз со значением.
Невероятность этого предположения явственно читалась в устремленных на альфонса презрительно-снисходительных взглядах.
Анна же разрушила его подозрения вслух, подтвердив невиновность де Розов:
– Берто не ел горячего, только закуски, а они подавались в общих блюдах.
– Эрго, – подхватил Маурицио, – остается два варианта: либо яд попал в жертву другим путем – например, через укол, либо брата убил не посторонний.
В тишине судорожно всхлипнула Клаудия. Патриция, пришвартовавшаяся к банкетке Филиппо, погладила его по голове.
– И тут нам на помощь приходит бритва Оккама, – продолжал Маурицио.
– Какая бритва, pardon? – не понял Дидье, и, судя по наморщенным лбам, не он один.
Конец ознакомительного фрагмента.