Настоящие птицы – чайки, голуби и вороны – облюбовали помойку, когда-то обнесённую кирпичным забором, но давно уже переросшую все границы. Контейнеры последний раз менялись во времена оны, отчего они давно скрылись под горами отходов. Мусорный поток, как ни странно, не иссякал, хотя население окружающих домов сильно поубавилось за последние годы. Чёрные мешки приносились и складывались к подножью смердящей кучи, точно подношения злому божеству возле капища, а потом пластиковые тушки вспарывались клювами и когтями, ножами и пальцами мусорных демонов, внутренности разбрасывались вокруг кишками туалетной бумаги, склизкими потрохами упаковки, картофельных очисток и прочей органической гадости.
Птицы и бомжи настороженно смотрели друг на друга. Они конкурировали за экологическую нишу. Волокущую батарею троицу и те и другие восприняли с недоверием, словно она могла вмешаться в расклад, нарушить сложившееся равновесие. Их подозрения не лишены были оснований – Маугли недвусмысленно косился на аппетитных раскормленных голубей, а рукав его рубашки топорщился из-за спрятанной там дубинки.
Металлолом принимался у населения в одном из крайних боксов, но, поскольку всё железо туда не вмещалось, хозяева самовольно оттяпали и огородили рабицей небольшой кусок общественных территорий.
На приёме сидел Толик – молодой, но потрёпанный уже бычок, по какому-то недоразумению переживший гангстерские войны старых добрых времён и последующую зачистку карательными органами криминальной поляны. За бурную юность он так и не сколотил приличного капитала и, за неимением иных способностей, был приставлен новыми хозяевами к металлолому. Толик не относился к числу местных старожилов. Он приезжал сюда утром на ржавом пикапе, а после работы уезжал, покидав в кузов наиболее ценное из суточного улова. Некоторые вещи пользовались спросом у антикваров, другие после очистки и восстановления можно было перепродать здесь же на рынке. Это был его маленький собственный бизнес, на который хозяева, оперирующие тысячами тонн металла, закрывали глаза.
Облачённый в старые спортивных штаны и линялую майку Толик устроился на поломанном кресле перед децимальными весами и, казалось, получал искреннее удовольствие и от утреннего солнышка, и от непыльной работы. Что, в общем-то, было вполне понятно. Половина его приятелей потихоньку гнила в песчаном грунте под мраморными надгробиями на местном кладбище, а другая половина гнила гораздо быстрее в тюрьмах, разбросанных по огромному пространству страны.