Зачем тебе копаться в пустяках,
Во всех моих «не помню» и «не знаю»,
Черновиках, записках, дневниках?
Ужели ты и до сих пор болеешь
Пустым окном, как полым рукавом,
Ярмом прорех и грубым жалким швом —
Судьбою в пониманьи бытовом, —
Живёшь, и по-другому не умеешь?
А помнится, в далёкий ранний час
И жизнь была значительней у нас,
И смерть казалась чем-то невесомым,
А прошлого – ещё не обрели,
И только пробуждались хромосомы,
И будущность забрезжила вдали…
Припомнишь ли, как мы с тобой витали
В паучьих грёзах, лиственных лесах,
Как зарывались в книгах и кустах
(И было скучно в четырёх местах —
Да мы, признаться, это не скрывали…)?..
Мы обретаем прошлое – не вдруг,
А год за годом и за кругом круг,
И ни аза, и никакого сладу,
А всё идёт какой-то чередой:
Коль нет чего, так, стало быть, не надо,
И ногти рвёт пружиной заводной.
Поверишь ли, труднее год от года,
Вдевая руки в наши пиджаки,
Прощать друзьям небрежные кивки,
Нащупывать в болоте островки
И не искать спасительного брода.
Да, Костомаров, много утекло.
А что текло – застыло, как стекло,
И мы с тобой – теперь в одном кристалле,
В одном зерне под чей-то микроскоп
На стёклышке подкрашенном попали
И вертимся, как есть, и сбились с ног.
И этому не сыщешь озаренья…
Но я о жизни нынче – не хочу:
Достаточно, и мне не по плечу
Плутать внутри, куда нельзя лучу,
Тем более – беспомощному зренью.
…Он шёл, в карманы руки запустив,
Как вдруг сказал: И всё же смерть – курсив,
А мы с тобой – всего лишь запятые
Или иные знаки бытия.
А впрочем, нет, мы – только понятые,
Кому удел – молчанье да скамья.
При всём при том мы – знаки ударенья,
Когда эпоха расположит так
Свой фразовик: частица, корень, злак,
Щипок, тычок, затрещина, кулак —
И ни какой надежды на спасенье.
Он был поэт, и даже неплохой,
Хоть жизнь познал отнюдь не за сохой,
А по чертам квартиры коммунальной,
По стычкам на Вороньем пустыре
И пирожкам с начинкой поминальной,
Что мать пекла, поднявшись на заре;
Он был поэт, и не хотел иного,
И с тем – ловил ладони у виска
Спросонок – мать… – и снова сон: узка
Дыра в заборе, и никак – доска,
И крутят фильм, немой, и хоть бы слово…
Да кто посмеет ставить жизнь в вину
Тому, кто смел исчислить глубину
Эпохи – не трубою комбината,
Не выемкой бессмысленных пород,
А детскими слезами интерната
И ожиданьем – мама? – у ворот?
(…но нет её, не скоро будет ужин,