– Гарбушечка, привет!
– Привет, – откликнулся тот несколько изумленно.
– Слу-ушай, ты же знаешь все эти письмена, которыми пишут в Хебабе?
– Знаю, – не стал отпираться Габи, и осторожно поинтересовался: – а почему именно в Хебабе? Ты, собственно, сейчас где?
– Я на Гадючьей сопке, но это неважно. Нет, я знаю, что так же пишут и в Бусааде, и Саллахе, и Хамате. И я именно эти иероглифы имею в виду, потому что на суонийские совсем не похоже…
– Что не похоже?
– То, что я вижу.
– А что ты видишь?
– Вот я тебе за тем и звоню! Вылитые их буквы, а прочесть не могу. Поэтому давай я тебе сейчас их словами опишу, а ты мне скажи, что это такое, ладно?
– Давай попробуем, – вздохнул Габи.
– Так, смотри… Сначала вообрази себе такой снулый скрипичный ключ, стиснутый в трамвайной давке. Вообразил?..
– Ну, предположим, – хмыкнул Габи.
– Ага. И теперь сразу – диез, только с ножками… нет, не с ножками, с лапками… Погоди, я сейчас поближе гляну… нет, это не лапки. Это жабры.
– Заяц, – сказал Габи терпеливым голосом, – ты сейчас сама поняла, чего сказала?
– Я – да, и ты тоже сейчас поймешь, погоди… – я наклонилась пониже, разглядывая корни, – это что-то вроде рогов, ну, как тебе объяснить… знаешь, такой знак на таркском языке жестов, не помню, что обозначает, так вот он, но перееханный пополам много раз.
– Рыба моя Заяц, – сказала Габи, – что ты имеешь в виду под «перееханным пополам много раз»?
– Ну, знак этот, он в лапшу нарубленный. И вниз головой…
– Любимая, а ты какое место у лапши считаешь головой?
– Нет, это я вниз головой, потому что тут иначе не рассмотреть… Подожди, я сейчас обратно сяду…
– Не стоит, – торопливо перебил Габи, – не напрягайся. Как это говорится… по фотографии не лечим. Вернешься – нарисуешь.
И положил трубку.
Ну, и пожалуйста.
Я полезла дальше. Сопка изобиловала распадками и возвышенностями, её пересекали каменистые всхолмления, бедовые овражки и жадно чавкающие под ногой неглубокие русла недавних весенних талинок. То вдруг возникло мерзлое болотце, где дреды мелированных утренним заморозком травянистых кочек топлыми скальпами торчали из воды, а чуть дальше лежала полоска крепкого берега с редкой сосной и купами ивняка, и почти сразу за ними – обрывы горных склонов. Справа на поляне валялся мертвый ствол, похожий на только что освежеванное многоногое копытное… Землю устилал грачевник, кое-где его вспучивали кокоры – вывороченные с землей корни.