Проснулся Алексей от громкого тиканья будильника. Теплое женское дыхание обдавало щеку.
– Света! – тихо позвал Алексей, проведя рукой по мягкому плечу. Женщина вздрогнула и вдруг резко села в кровати.
– Что?! Какая Света?..
Алексей ошарашено молчал, вглядываясь в темноту комнаты, едва освещенную уличными фонарями. Наконец он догадался включить торшер. Заспанная и сердитая Ирина смотрела на него, щуря от света глаза.
– Так какая же Света тебе приснилась? – вновь спросила она.
– Приснилась? – Алексей все еще не мог прийти в себя. – Приснилась, – наконец произнес он снова и вдруг захохотал истерично-громко: – Приснилась! Ха-ха-ха! Мне все это приснилось! Иринка, мне все это только приснилось! Мне такое сейчас приснилось, Иринка! Такое! Ха-ха-ха!
– Ладно, разошелся, – прервала смех Алексея жена. – Давай спать, четвертый час ночи.
Алексей осекся и глянул на будильник. Пять минут четвертого! У него вдруг екнуло в груди, и он резко вскочил с кровати. Но тут же сел снова, вскрикнув от резкой боли в ноге.
– Три миллиона жизней – это плата за независимость?!
Не сдержался, каюсь. Не люблю повышать голос, а тут не сдержался. Трудно быть хладнокровным, когда вот так, запросто, говорят о подобном. Гнусно при том ухмыляясь. Крутько вообще вызывал у меня невольное чувство брезгливости: лысый, гладкий, сально лоснящийся, он и сам походил на слизня. Даже в голосе его слышалась некая непристойная липкость.
– Вам жалко слизней?
– При чем тут жалость… – Я приказал себе успокоиться и, чтобы не встречаться с начальником взглядом, уставился на бледно-розовый прямоугольник вьюшки, висящей над столом. – Но клейсты все же разумные существа. И они пока не убили ни одного человека.
– Они отняли у нас будущее! – вздернул белесые брови Крутько. – И они хотят править нами!
Я поморщился. Пышные банальности в исполнении шефа казались пережеванными и выплюнутыми сгустками какой-то гадости.
– Если мы взорвем их каракатицу, будущего у нас все равно не прибавится, – выдавил я.
– Может да, а может и нет, – развел мокрые от пота ладони Крутько. – Есть мнение, что блокада зачатия имеет ментальный характер.
– Кинем монетку?
– Не ерничайте, Жижин! – Крутько свернул вьюшку, поднялся и вышел из-за стола.
Я невольно шагнул назад. Шеф, видимо, принял это за жест моего отступления и растянул в мерзкой улыбочке губы: