Она морщится и указывает на валяющегося внизу мужика.
Всё скрипит, когда она делает малейшее движение, со лба течёт пот,
под глазами чёрные пятна от не смытой косметики.
Участковый смотрит на неё и молчит.
— Да, милая, — говорит явно не с ней, и поудобнее перехватывает
телефон. — Немного занят. Ага, хорошо, хлеб, что ещё? Что? —
отходит чуть в сторону. — Тебя плохо слышно, — в голосе его почти
ничего, кроме лёгкого недовольства и безразличия.
Сосед, со стоном и руганью поднявшись на ноги, подходит ближе, с
опаской поглядывая на Ирочку, держась за перила.
— Она меня с лестницы спустила! А почему? Ущипнул её разок, видите
ли! Да учитывая то, что мы на днях вытворяли, я вообще ничего не
сделал!
Изида щупает себя и уже даже не плюёт, харкает на пол. Шмыгает
носом, морщась и прислушивается к телу. Оно ничего такого не
помнит. Как и бедовая Иринина голова.
— Не было ничего! — Изида приподнимает верхнюю губу и хватает
мужика за шиворот. — Не было! Мерзость ты, бездушная тварь,
похотливый демон низшего ранга! Знаешь, что такие делают в Аду, а,
бараний глаз? Больной бараний глаз! Приставал к девочке!
Григорьевич убирает телефон и подходит к ним, без труда перетягивая
мужика на себя, выдирая его из Ирочкиной хватки.
— Приставал?
Соседка едва ли не подпрыгивает.
— Ой, гад какой, он вечно ей всякие непристойности говорил! А она
то, она, уши развесит, краснеет, стоит и слушает! Слушает!
— Это я здесь жертва! — ревёт сосед и тычет в Иру пальцем. —
Посмотрите на неё, пусть спасибо скажет, что хоть я её заметил!
Хотя, — на лице его кривая ухмылка, — не заметить такую
сложно.
— Да? А что с тобой будет, если я на тебя сяду? Как ты это себе
представлял? Знаю, — ухмыляется она, — что представлял. Дааа.
Хочешь, покажу?
Проводит липкими от пота пальцами по скрипучим штанам.
— Жеребчик, ты знаешь, что входит в обязанности низших слуг?
Табуреткой быть! А ты, — переводит взгляд на бабку, — твой срок
давно вышел! А если уж осталась, так молодухам бы помогала! Или ты
только верещать можешь своим сморщенным ртом?
Соседка, возмущённо тараща глаза, собирается что-то ответить, но
Григорьевич орёт:
— Тише!
И воцаряется тишина.
Тишина, нарушаемая лишь скрипом двери. Артём выходит к ним с
обеспокоенным и злым видом.
— Что здесь происходит? Григорьевич, пойдём поговорим, всё решим.
Ире и так нездоровилось, она ещё и на работу опаздывает.
Идём!