, самодержавнейшие государи, о которых это духовенство так много молилось! Зимой – лучина, светец у нас сохранился. Когда купили керосиновую лампу? Папа ее помнил, эту первую лампу: пятилинейная жестяная.
Д.Ф. глубоко религиозный человек, ревностный служака, любил благолепие церковной службы, с полной серьезностью и добросовестностью относился к своим обязанностям. И в этом отношении был требователен и к себе и к другим. Cын прошел его школу и наследовал эти качества. По отзывам папы и тети, Д.Ф. хорошо пел, они любили слушать пение в церкви, службу. В школе он был бесплатным учителем пения. Голос – баритон. Никогда я не видел и не слышал его службы, не слышал его пения.
Когда приезжали в Журавинку, обычно в праздники, в церковь нас не водили: многолюдно. Припоминаю, как-то были, но кроме спин я ничего не видел. Ходили раз смотреть свадьбы на Покров. Одновременно венчали в разных местах церкви: свадеб много. Масса ярко разряженной сельской публики. Сутолока. Сам я помню глуховатый старческий голос дедушки в разговоре. Впрочем, беседовать мне с ним не довелось, не помню. Он садился на лавку с краю стола, меня сажали рядом с ним справа. Он угощал меня, тыкая вилкой в лучшие кусочки на общей тарелке, предлагая взять, называл «Мбитюшка». Помню, как с недоумением и мучительно раздумывал я, смотря сбоку на дедушку, на синюю жилу на его виске: как это может быть, вот это живое, и вдруг будет мертвым, не двигаться, ничего не чувствовать. Очевидно, дома у папы и тети были разговоры о возможной смерти дедушки.
Еще помню: дедушка и бабушка приехали к нам под праздник, все пили чай и ушли в церковь – всенощная. Остались я и дедушка. Почему-то со стола не убрали. Я решил навести порядок и стал мыть посуду. Папа пил из больших чашек, бокалов, как мы их называли: с большим блюдцем и крышкой, ее, впрочем, не применяли. Стал вытирать – бокал развалился. Я в ужасе: разбил – наказание, не докажешь, что не шалость. Пошел объявить дедушке, а тот меня поразил: принял столь важное известие с полным равнодушием, отнесся к событию как к пустяку, не стоящему разговора. Только всячески успокаивал меня. Когда пришли наши, мне никто ни слова не сказал. Очевидно, дедушка предупредил.
И еще один приезд его в Скопин запомнился. Дедушка слушал впервые наш граммофон и все засматривал в трубу. Мы, ребятишки, думали: хочет увидеть там человека, который поет. Было это в зале брежневского