Скопинский помянник. Воспоминания Дмитрия Ивановича Журавлева - страница 51

По-видимому, дядя Павел был гостеприимен и хорошо относился к своей бедной родне. Наши его очень уважали и любили. Ему делали операцию удаления катаракты, и когда папу к концу жизни катаракта лишила возможности читать, мысль сделать операцию ему нравилась из-за сходства с дядей Павлом. <…>

Побывать в Сергиевой Лавре, этой святыне каждого русского человека (см. статью историка Ключевского), помолиться у гроба преподобного Сергия стремились на протяжении веков многие и многие тысячи, миллионы людей из всех слоев населения. Богомолье у Троицы-Сергия давало и нашим чувство глубокого удовлетворения и духовной радости. Но для них эти религиозные переживания еще усиливались и внешней стороной.

Жизнь в Лавре, кипевшая как в муравейнике, роскошь храмов, зданий, всей необычной обстановки, угощение и внимание самого Архимандрита, человека, пред которым заискивали епархиальные архиереи, – все это оставляло неизгладимое впечатление у наших, живших в бедном селе, можно сказать, безвыездно, привыкших к тишине и безлюдью, образно выражаясь – дрожавших при самом имени деспота-архиерея.

В Москве жила еще одна родственница, какое родство – не знаю, Евгения, игуменья Вознесенского монастыря в Кремле[76]. Этот монастырь XIV в. сломан в начале 30-х годов (как и знаменитый Чудов). У нее наши тоже бывали. Папа в последний раз в конце 1913 г., когда болел Сережа; она подарила папе книгу «Канонник». Папа писал нам в Скопин:

«Вчера был у Игуменьи, лежит три недели больна. Никого не принимает, меня же приняла, и я поговорил с ней очень немного. Закусывал и пил чай».

Примерно в 1906 г. она прислала нам в Скопин ящик с книгами – больше журнал «Душеполезное чтение» за старые годы. В ящике – подарок Кате: знаменитая кедровая шишка с белкой и золотыми орешками внутри. Стоит она сейчас (10 июня 1969) у Кати в комнате. <…>

Мать Евгения (Виноградова), начало ХХ в. Фото дано по книге: Меняйло В.А. Иконы из Вознесенского монастыря Московского кремля. М., 2005

Перечитал и вижу: мало знаю обо всем этом. Только то, что запомнилось с детских времен. Рассказы слышал в свои детские годы. Понял и запомнил лишь кое-что доступное мне. А позже, в последние годы с бабушкой круг моих интересов по возрасту лежал в будущем. Еще позднее – я уже писал: папа не любил делиться воспоминаниями, и сам я слишком был занят настоящим. До прошлого руки не доходили.