«Пытаюсь».
Она не мешала, терпеливо ждала, когда перед ним, и следом перед ней, из небытия проявится несуетливая маленькая женщина, стряпающая, моющая и стирающая. А на его крик она бежит как сумасшедшая. Часто ночью Алесь захлёбывается плачем – мокрый, голодный. Бабка врывается в комнату молодых, выхватывает из кровати внука, прижимает к себе, дрожащего и тощего, шепчет: «Ну, успокойся, теперь всё хорошо». А когда он перестаёт вздрагивать, меняет пелёнки, поит его молоком, укладывает с собой. Этого Алесь не помнит. Об этом кричал его отец, уходя от них: «К истошно кричащему ребёнку не могла встать ночью, мачеха! Если бы не мать, разве выжил бы? Только задницей крутить!»
Отец Алеся – барин от природы. Он считает: женщина рождена в услужение мужчине.
И ведь нашёл-таки редкий экземпляр: новая жена подбирает за ним разбросанные вещи, в глаза заглядывает – что подать, кормит на убой.
Иногда отец звонит и, если попадает на неё, спрашивает строго: «Ты хорошо заботишься о моём сыне? Ты крахмалишь ему воротнички?»
Зовёт он сына «Лёсик».
«Ухожу к матери».
Это уж совсем неожиданно.
У свекрови всё время меняются любовники. Вернее, менялись.
Последний был толст, круглолиц и нетерпелив, что, казалось, вовсе не вязалось с его толщиной. Он бегал рысцой и по дому. Есть, спать, гулять – всё надо было делать быстро. Свекровь сама отказалась от него. «Головокружение, а не мужик», – пожаловалась им с Алесем.
А через год после него стала грузная – какие женихи, не очень-то теперь покрутишь попкой. Полюбила сидеть перед телевизором. Готовить она не любит: грызёт орехи или семечки, жуёт конфеты с печеньями, ветчины с колбасами и смотрит всё подряд.
Алесь привык к горячей еде утром и вечером, к обеду в термосе на работе. Орущий телевизор будет мешать ему думать.
Прошло много недель, и Алесь заговорил с ней.
«До встречи с тобой, просыпаясь, я каждый день думал: “Зачем всё это? Проносится день за днём, а до меня никому нет дела, и в какой-то момент я сдохну, как миллионы до меня. Кто я, кому нужно было, чтобы явился я сюда?”»
«Господу, наверное», – тихо вставляет она.
«Какому Господу? Где Он? Когда меня мои предки бросали одного, где Он был? Когда дразнили в классе, где Он был? Щупал себя – вот же, руки, голова, а жив ли я? Зачем я?»
«Господь знает. Он откроет. Подожди немного».