Освободилась я ближе к вечеру и сразу поднялась к себе в
комнаты. Княгиня Вольская, которая курировала наш пансион, любезно
построила для учительниц отдельное жильё. Это был небольшой особняк
на двенадцать комнат, в каждой – гостиная, туалетная комната и
спальня. После монастырской кельи такое убранство казалось мне
императорским дворцом, не меньше! Расположившись в гостиной, я
втянула приятный запах барбарисового чая и вскрыла письмо.
Подчерк был незнакомым. Очевидно, писал его не Чёрный Человек, а
секретарь или помощник. Но какая разница, ведь ничего хорошего
письмо из прошлого не сулило. Вчитавшись в ровные строчки, я с
трудом сдержала крик.
"Двадцатого числа князь Ольховский был убит..."
"Душегуба поймать не удалось".
"Через три дня было вскрыто завещание..."
"Согласно завещанию, княгиня Косса Ольховская-Венская, в
девичестве Ольховская, становится главной мастерицей Академии
Северных Княжеств..."
"Засим просим явиться в столицу пред императорские
очи..."
"Дабы исполнить волю покойного..."
Что? Что?!
Письмо выпало из рук. Это что, шутка?! Газеты ещё недавно писали
про князя Ольховского, вполне довольного жизнью! Возможно, это
послание – чья-то жестокая шутка! Но быть уверенной до конца я не
могла – новости до нашей глуши доходили медленно.
Нет! Отец занимал место главного мастера столичной академии! Как
я могу наследовать ему?! Это абсолютно исключено! Князя Ольховского
удар хватит от такого кощунства! Нагулянная неверной женой,
неродная дочь в его святыне, смысле жизни. Да никогда такому не
бывать!
Я хотела порвать письмо, но в последний миг передумала. Спрятав
его в ящик с бельём, в расстроенных чувствах отправилась спать.
За месяц до этого...
В кабинете, не жалея, жгли свечи. Слуги сбились со счёта, а
хозяин всё не спешил в опочивальню. Скрипело перо, стучала
императорская печать. Его высочество, цесаревич Данимир ждал
важного гостя. Нарушив волю отца, он обратился к старому другу. На
сердце у цесаревича было неспокойно.
Ровно в полночь, с двенадцатым ударом старых часов, в дверь
постучали. Телохранители его императорского высочества неохотно
пропустили безликую тень в длинном плаще и капюшоне, скрывавшем
голову. Увидев гостя, тридцатилетний цесаревич вскочил как
мальчишка.
– Как я рад, что ты вернулся, дружище!
Из-под капюшона раздалось ехидное хмыканье, впрочем, вполне
миролюбивое.