Наверное, если бы отец не держал аптекарскую лавку на первом этаже нашего особняка, виновницу неистребимого запаха лекарственных снадобий, то точно бы открыл собственную едальню, где подавал обожаемый им кенерийский кофей и засахаренные цукаты. Тогда, возможно, моя одежда пахла бы густым терпким ароматом кофейных зерен, а не бальзамом «Тысяча и одна трава».
– Пожалуй, натяну порты, – пробормотала я.
– Было бы неплохо, – согласился он.
С независимым видом я попыталась повесить на плечо сумку и едва успела ее поймать, ловко подставив коленки, ведь после вчерашней встречи с вором лямка была порвана.
– И возьму другую сумку.
Сдув падающую на глаза челку, я горделиво прошлепала обратно в спальню, где резво натянула узкие кожаные штаны, побросала вещи из одной матерчатой сумки – в другую и выскочила в коридор. Оценив мой облагороженный портками вид, отец почесал густую бороду и заметил:
– В штанах ты выглядишь приличнее, чем без них.
– Благодарю.
Не заботясь о том, что нимам надлежало ходить медленно, высоко задрав подбородок и выпрямив спину, я пронеслась по Кривому переулку и едва не пропустила нужный омнибус[5].
Актерка Жулита жила на Королевском холме, где находились резиденции гнездинской знати, и путь к ее дому лежал по выложенной гладкой брусчаткой дороге, круто поднимавшейся в горку. Пока я добралась до нужной улицы, нешуточно выдохлась. В боку закололо, а рубаха на спине – взмокла.
Особняк с изящным крыльцом и черепичной крышей осаждала разномастная толпа газетчиков. Если бы на воротах не стояли угрюмые стражи, то наверняка охотники за сплетнями давно бы стучались в узкие окна с белыми рамами и сбивали с подоконников пустые цветочные ящики, по всей видимости, буйно цветшие летом.
– Откуда ж вас столько набежало-то? – Я с тоской огляделась вокруг. Складывалось ощущение, что коллеги по газетному цеху приготовились к долгой осаде.
Особняк выглядел неживым. Оставалось разве что вернуться ночью, когда в комнатах зажгут магические лампы, и попытаться сделать пару гравюрных оттисков в озаренных окнах. Я на глазок оценила высоту забора с острыми пиками на вершинах прутьев, и желание перелезать на территорию особняка под покровом темноты мигом пошло на убыль. Очень не хотелось насадить саму себя на кованое жало.
– Нима Войнич, что-то ты сегодня припозднилась, – отвлек меня от размышлений гнусавенький голос Пиотра Кравчика, газетчика из «Вестей Гнездича».